линия.
На бастионах и батареях крепко спали уставшие за день люди. Бодрствовали только "вахтенные", как поморскому звали часовых, да знаменитые "пластуны" -- кубанцы-казаки, залегшие впереди бастионов в "секрете", где-нибудь в балке или за камнем. Они зорко смотрели и чутко слушали, что делается в неприятельских траншеях и "секретах", совсем близких от притаившихся и, казалось, невидимых пластунов... Ни звука, ни шороха с их стороны. Казалось, они не дышали, эти ловкие разведчики, одетые в какое-то оборванное тряпье с мягкими броднями на ногах, с кинжалом за поясом и винтовкой, обернутой чем-то, чтоб она не блеснула на луне или не звякнула.
И нередко, словно кошка, пластуны подползали к "секретам" вплотную и схватывали врасплох французов или англичан, завязывали им рты и тащили с тою же предосторожностью на наши бастионы и докладывали: "Языка добыли". А захваченные ружья продавали офицерам.
Только на двух батареях за оборонительной линией шла работа. Солдаты исправляли повреждения, сделанные бомбардированием за этот день.
А хозяева этих батарей -- матросы, заведующие пушками, -- отдыхали повахтенно. Часть наблюдала за работой, а другая -- крепко спала.
Над Севастополем и окрестностями стояла красивая ночь. Становилось холоднее.
ГЛАВА IX
I
Был восьмой час вечера, когда Бугай с Маркушкой, минуя "Грибок", подошли к четвертому бастиону.
-- Вам чего? -- спросил часовой у входа в бастион.
-- Повидать одного матросика знакомого. А мальчонку отец! -- невольно понижая голос, проговорил Бугай.
-- Что ж, иди. Только спят все... Вахтенных спроси...
На площадке бастиона, залитого месяцем, под заряженными пушками и у пушек лежали матросы, покрытые бушлатами, с шапками на головах. Среди тишины раздавался храп спящих.
Только несколько "вахтенных" стояли у банкета и по углам бастиона и взглядывали "вперед" на чужие батареи. А "вахтенный" офицер -- молодой мичман, сидя верхом на пушке, поглядывал то вперед, то на звезды и тихо напевал какой-то романс.
Старик и мальчик торопливо подошли к тому углу бастиона, где стояло орудие, из которого Ткаченко обещал "шугануть" француза.
Они жадно заглядывали в лица спавших у орудия.
Пересмотрели всех.
Не было черномазого, как жук, заросшего волосами Игната. Не было ни одного из тех матросов, которых видели за обедом Бугай и Маркушка, когда были на бастионе в гостях у Ткаченко, за несколько дней до первой бомбардировки.
Все незнакомые лица.
-- Дяденька! Где же тятька? -- надрывающим тихим голосом спросил Маркушка, испуганно заглядывая в глаза Бугая.
-- Может, у другой орудии! -- еще тише промолвил Бугай, отводя в сторону взгляд, точно чем-то виноватый перед мальчиком, который сейчас узнает, что отца нет в живых.
И спросил подошедшего вахтенного матроса:
-- Где тут у вас Ткаченко?..
-- Такого не знаю. Я на баксионе со вчерашнего дня... Вот мичмана спроси... Тот давно здесь... И хоть бы царапнуло... Он счастливый! -- ответил матрос. -- Ничего не поделаешь! -- неожиданно прибавил он, словно бы отвечая себе на какой-то вопрос,