Павел Степаныч, обедать, а потом отдохните и, верно, опять поедете на бастионы". -- "А как же-с!" И, вставая, адмирал приветливо сказал мне: "Пообедайте с нами. Мундир свой лучше расстегните"... Был второй час, я только позавтракал, поблагодарил, прибавил, что очень счастлив познакомиться с таким героем, и стал откланиваться. Он даже вспыхнул и, пожимая руку, сказал: "Все здесь исполняют свое дело-с... Какое тут геройство-с... И какое тут счастье видеть меня-с... Вот убитый Владимир Алексеич Корнилов был герой-с... Он организовал защиту-с... Благодаря ему мы вот-с еще защищаем Севастополь... Счастливого пути-с! Мирошка! Подай барину шинель!" -- крикнул адмирал...
Полковник примолк на минуту и проговорил:
-- Знаешь, какого я мнения о Нахимове?
-- Какого?
-- Храбрый адмирал, но корчит оригинала и не очень-то далекий человек... Репутация его раздута...
Но капитан генерального штаба не разделял мнения флигель-адъютанта и горячо возразил:
-- Нахимов застенчив и скромен... Но он истинно герой и необыкновенно добрый человек... Он никого не корчит... и всегда прост... Если б ты знал как любят его матросы...
-- И как уважают его все офицеры! -- неожиданно прибавил взволнованным голосом какой-то моряк-лейтенант, обратившись к капитану.
И прибавил, протягивая руку:
-- Позвольте, капитан, горячо пожать вашу руку... На бастионах не раздуваются репутации... Это не в Петербурге и не на парадах! -- значительно подчеркнул лейтенант и, пожавши руку капитана и не обращая ни малейшего внимания на приезжего, отошел к своему товарищу.
Полковник побледнел.
Он только презрительно скосил глаза на лейтенанта и, брезгливо пожимая плечами, благоразумно тихо промолвил:
-- Как распущены моряки! Верно, пьяницы!
-- Ты ошибаешься... Некогда им пить! -- возразил капитан.
А лейтенант негодующе и громко проговорил, обращаясь к нескольким морякам:
-- Ну, господа, хорош "фрукт"!
Через пять минут на бульваре уже прозвали приезжего полковника "петербургской цацей".
И он ушел с бульвара обозленный и негодующий.
-- Не вызывать же этого наглеца на дуэль! -- сказал он.
В боковых аллеях было люднее. Там публика была попроще. Матроски, мещанки, торговки и горничные, принаряженные, в ярких платочках на головах, щелкали семечками и "стрекотали" между собой и с знакомыми франтоватыми писарями, мелкими торговцами и приказчиками. Отставные матросы и подростки окружали музыкантов, когда они играли, и похваливали и музыкантов и Павла Степановича, благодаря которому каждый вечер играла музыка.
-- Обо всем подумает наш Павел Степанович! -- говорили старики.
В боковых, более густых аллеях бульвара было оживленнее, чем на большой аллее. Было более шуток, смеха и болтовни во время антрактов.
Но, как только музыка начиналась, разговоры стихали, и все слушали... Все, казалось, еще более наслаждались чудным вечером. И лица, залитые серебристым светом месяца, казалось, были вдумчивее и восторженнее под влиянием музыки.
В десять часов, когда музыканты ушли, бульвар опустел. Скоро город затих.
Затихла и оборонительная
