Бонапартом -- антихристом... Наш солдат и не видит француза, а у солдата пуля в самое сердце... Убит... И как войдут в Севастополь, сейчас турка всех жителев прикончит... без разбора сословий... Только каких молодых заберут и на корабль... вроде как в крепостные пошлют турецкому султану... И все разграбят... И камня на камне не останется... Дьявол-то во всей силе с французами объявится... Бог все ему позволит... Пропадай, мол, грешный город!.. А ты: не придут! Жалко тебя, хворая, что не скоро тебе оправиться... Ушла бы из Севастополя со своим щенком. А я оставлю дом и... гайда... Не согласна пропадать... Прощай!..
И Даниловна пошла в двери.
Ее слова произвели на чахоточную сильное впечатление. Поражен был и Маркушка.
Но, когда он взглянул на мать и увидел выражение ужаса в ее лице и слезы на ее щеках, он бросился к матери и сказал:
-- Мамка! А ты не верь... ведьме. Она брешет!..
И затем подбежал к окну, высунулся в него и крикнул Даниловне:
-- Ведьма!.. Ведьма! С перепуги набрехала... Ведьма! Старая карга! На том свете за язык привесят...
-- Подлый щенок! Тебя первого француз убьет!.. -- прошипела Даниловна.
-- Он не придет... А вот я возьму да и убью ведьму... Только приди. Утекай лучше к французам... Сама французинька!
И Маркушка кричал, пока Даниловна не скрылась в своей хате:
-- Ведьма-французинька... Ведьма-изменщица!
Матроска только простонала. Но не от боли, а от тоски и обиды за свое бессилие.
Еще бы!
Даниловна страшно накаркала Маркушке, и матроска не могла подняться с постели, чтобы по меньшей мере выцарапать глаза "подлой брехунье".
Но больная все-таки почувствовала значительное душевное облегчение, когда слышала, как хорошо "отчекрыжил" Маркушка старую боцманшу.
И с гордостью матери, любующейся сыном, радостно промолвила:
-- Ай да молодца, Маркушка! Не хуже настоящего матроса отчесал ведьму.
-- То-то! Не баламуть. Не смей каркать, изменщица! -- все еще взволнованный от негодования и сверкая загоревшимися глазами, воскликнул Маркушка.
-- Изменщица и есть...
-- А то как же? По-настоящему следовало бы прикокошить старую ведьму... Как ты думаешь, мамка?
-- Ну ее... Из-за ведьмы да еще отвечать?.. И так навел на ее страху... Не трогай... Слушайся матери, Маркушка!
-- Не бойсь, мамка... Не трону... Черт с ней, с ведьмой. Больше не придет к нам баламутить... Наутек поползет.
Матроска успокоилась и скоро задремала.
А Маркушка, уже отдумавший "укокошивать" Даниловну и довольный, что заслужил одобрение матери за "отчекрыжку" старой "карги", стал продолжать свой обед -- тарань и краюху хлеба -- и, прикончив его виноградом, тихонько подошел к постели.
Он взглядывал на восковое лицо матери. Он слышал какое-то бульканье в ее горле. И он невольно вспомнил слова Даниловны.
Сердце Маркушки упало. Ему стало жутко.
Он подсел к окну и жадно смотрел на безлюдную и безмолвную улицу -- не проглядеть доктора.
Но страх понемногу проходил, когда Маркушка думал о том, что доктор, разумеется, быстро выправит мать какими-нибудь каплями. И она опять
