с реями, и молодому матросу казалось, что вот-вот сию минуту кто-нибудь сорвется с реи и упадет в бушующее море или шлепнется на палубу.
И сердце его замирало, и вместе с тем он удивлялся смелости матросов.
Вместе с другими Егор "стрекал" снасть. И сосед его, тоже первогодок, пожаловался:
-- С души рвет. Моченьки нет. А тебя, Егорка?
-- Мутит.
-- И, страсти какие... Господи!
-- Не разговаривать! -- сердито крикнул офицер, заведовавший грот-мачтой.
-- Я тебе поговорю! -- прошептал унтер-офицер, грозя кулаком.
Молодые матросы притихли.
Аврал продолжался долго.
Взяли четыре рифа у марселей, убрали нижние паруса, спустили стеньги, закрепили покрепче орудия.
И, когда корвет был готов встретить шторм, просвистали: "Подвахтенных вниз".
Егор спустился в душную палубу, забрался в койку и испуганно озирался.
-- Спи, спи, деревня! -- насмешливо кинул ему сосед по койке.
-- Страшно...
-- Это какое еще страшно!.. Это что еще... А вот что завтра бог даст!..
-- А что завтра?..
Но сосед отвечал громким храпом.
Скоро заснул и Егор.
Когда с восьми часов он вступил на вахту, буря уже разыгралась, и первогодок был в ужасе.
V
Он все еще цепенел от страха во время размахов корвета, но страх понемногу ослабевал, и нервы его словно бы притупились. Но, главное, он видел, что старые матросы хоть и были сосредоточены и серьезны, но никакого страха на их лицах не было.
И капитан, и старший офицер, и старший штурман, и молодой вахтенный мичман, тот самый мичман, который учил Егора грамоте, -- все они, по-видимому, спокойно стояли на мостике, уцепившись за поручни и взглядывая вперед.
А боцман Зацепкин, находившийся на баке, кого-то ругал с такой же беззаботностью, с какою он это делал и в самую тихую погоду.
Все это действовало успокаивающим образом на смятенную душу матроса.
И как раз в эту минуту подошел к нему Захарыч.
-- Ну что, брат Егорка? -- участливо спросил он.
-- Страшно, Захарыч! -- виновато отвечал матросик.
-- Еще бы не страшно! И всякому страшно, ежели он в первый раз штурму видит... Но только страху настоящего не должно быть, братец ты мой, потому судно наше крепкое... Что ему сделается?.. Знай себе покачивайся... И я тоже, как первогодком был да увидал бурю, так небо мне с овчинку показалось... Гляди... капитан наверху. Он башковатый. Он, не бойсь, и не в такую бурю управлялся... А с этим штурмом управится шутя... Он дока по своему делу!..
И матросик после этих успокоительных слов уж без прежнего страха глядел на высокие волны, грозившие, казалось, залить корвет.
А положение между тем было серьезное, и Захарыч это отлично понимал, но не хотел смущать своего любимца.
VI
Шторм усиливался.
Лицо капитана, по наружности спокойное, становилось все напряженнее и серьезнее по мере того, как волны все чаще и чаще стали перекатываться через палубу.
К полудню шторм достиг высшей степени своего напряжения. Нос корвета начинал зарываться в воде.
Капитан побледнел и тихо
