-- О господи! -- простонала молодая женщина, и слезы снова хлынули из ее глаз...
В слабо освещенной комнате царила тишина. Только слышалось дыхание Шурки да порою доносился сквозь закрытые ставни заунывный стон ветра.
-- Вы бы шли отдохнуть, барыня, -- почти шепотом проговорил Федос: -- не извольте сумлеваться... Я все справлю около Лександра Васильича...
-- Ты сам не спал несколько ночей.
-- Нам, матросам, дело привычное... И я даже вовсе спать не хочу... Шли бы, барыня! -- мягко повторил он.
И, глядя с состраданием на отчаяние матери, он прибавил:
-- И, осмелюсь вам доложить, барыня, не приходите в отчаянность. Барчук на поправку пойдет.
-- Ты думаешь?
-- Беспременно поправится! Зачем такому мальчику умирать? Ему жить надо.
Он произнес эти слова с такою уверенностью, что надежда снова оживила молодую женщину.
Она посидела еще несколько минут и поднялась.
-- Какой ужасный ветер! -- проронила она, когда снова с улицы донесся вой. -- Как-то "Копчик" теперь в море? С ним не может ничего случиться? Как ты думаешь?
-- "Копчик" и не такую штурму выдерживал, барыня. Небось, взял все рифы и знай покачивается себе, как бочонок... Будьте обнадежены, барыня... Слава богу, Василий Михайлович форменный командир...
-- Ну, я пойду вздремнуть... Чуть что -- разбуди.
-- Слушаю-с. Покойной ночи, барыня!
-- Спасибо тебе за все... за все! -- прошептала с чувством Лузгина и, значительно успокоенная, вышла из комнаты.
А Чижик всю ночь бодрствовал, и когда на следующее утро Шурка, проснувшись, улыбнулся Чижику и сказал, что ему гораздо лучше и что он хочет чаю, Чижик широко перекрестился, поцеловал Шурку и отвернулся, чтобы скрыть подступающие радостные слезы.
На другой день вернулся Василий Михайлович.
Узнавши от жены и от доктора, что Шурку выходил главным образом Чижик, Лузгин, счастливый, что обожаемый сын его вне опасности, горячо благодарил матроса и предложил ему сто рублей.
-- При отставке пригодятся, -- прибавил он.
-- Осмелюсь доложить, вашескобродие, что денег взять не могу, -- проговорил несколько обиженно Чижик.
-- Почему это?
-- А потому, вашескобродие, что я не из-за денег за вашим сыном ходил, а любя...
-- Я знаю, но все-таки Чижик... Отчего не взять?
-- Не извольте обижать меня, вашескобродие... Оставьте при себе ваши деньги.
-- Что ты?.. Я и не думал тебя обижать!.. Как хочешь... Я тоже, брат, от чистого сердца тебе предлагал! -- несколько сконфуженно проговорил Лузгин.
И, взглянув на Чижика, вдруг прибавил:
-- И какой же ты, я тебе скажу, славный человек, Чижик!..
XIX
Федос благополучно пробыл у Лузгиных три года, пока Шурка не поступил в Морской корпус, и пользовался общим уважением. С новым денщиком-поваром, поступившим вместо Ивана, он был в самых дружеских отношениях.
И вообще жилось ему эти три года недурно. Радостная весть об освобождении крестьян пронеслась по всей России... Повеяло новым духом, и сама Лузгина как-то подобрела и, слушая восторженные речи мичманов, стала лучше обходиться
