Чижик и, медленно выпив рюмку, крякнул.
-- И где это ты пропадал?.. Уж я в казармы хотел идти... Думаю: совсем забыл нас... А еще кум...
-- В денщики попал, Нилыч...
-- В денщики?.. К кому?..
-- К Лузгину, капитану второго ранга... Может, слыхал?
-- Слыхал... Ничего себе... Ну-кось!.. вторительно?..
И Нилыч снова налил стаканчик.
-- Будь здоров, Нилыч!..
-- Будь здоров, Федос! -- проговорил и Нилыч, выпивая в свою очередь.
-- С им-то ничего жить, только женка его, я тебе скажу...
-- Зудливая нешто?
-- Как есть заноза, и злющая. Ну, и о себе много полагает. Думает, что белая да ядреная, так уж лучше и нет...
-- Ты у них по какой же части?
-- В няньках при барчуке. Мальчонка славный, душевный мальчонка... Кабы не заноза эта самая, легко было бы жить... А она всем в доме командует...
-- А сам?
-- То-то он у ней вроде бытто подвахтенного. Перед ей и не пикнет, а, кажется, с рассудком человек... Совсем в покорности.
-- Это бывает, братец ты мой! Бы-вает! -- протянул Нилыч.
Сам он, когда-то лихой боцман и "человек с рассудком", тоже находился под командой своей жены, хотя при посторонних и хорохорился, стараясь показать, что он ее нисколько не боится.
-- Дайся только бабе в руки, она тебе покажет кузькину маменьку. Известно, в бабе настоящего рассудка нет, а только одна брехня, -- продолжал Нилыч, понижая голос и в то же время опасливо посматривая на двери. -- Бабу надо держать в струне, чтобы понимала начальство. Да что это моя-то копается? Рази пойти ее шугануть!..
Но в эту минуту отворилась дверь и в комнату вошла Авдотья Петровна, здоровая, толстая и высокая женщина лет пятидесяти с очень энергичным лицом, сохранившим еще остатки былой пригожести. Достаточно было взглянуть на эту внушительную особу, чтобы оставить всякую мысль о том, что низенький и сухонький Нилыч, казавшийся перед женой совсем маленьким, мог ее "шугануть". В засученных красных ее руках был завернутый в тряпки горшок со щами. Сама она так и пылала.
-- А я думала: с кем это Нилыч стрекочет?.. А это Федос Никитич!.. Здравствуйте, Федос Никитич... И то забыли! -- говорила густым, низким голосом боцманша.
И, поставивши горшок на стол, протянула куму руку и бросила Нилычу:
-- Поднес гостю-то?
-- А как же? Небось, тебя не дожидались!
Авдотья Петровна новела взглядом на Нилыча, точно дивясь его прыти, и разлила по тарелкам щи, от которых шел пар и вкусно пахло. Затем достала из шкафчика с посудой еще два стаканчика и наполнила все три.
-- Что правильно, то правильно! Петровна, братец ты мой, рассудливая женщина! -- заметил Нилыч не без льстивой нотки, умильно глядя на водку.
-- Милости просим, Федос Никитич, -- предложила боцманша.
Чижик не отказался.
-- Будьте здоровы, Авдотья Петровна! Будь здоров, Нилыч!
-- Будьте здоровы, Федос Никитич.
-- Будь здоров, Федос!
Все трое выпили, у всех были серьезные и несколько торжественные лица. Перекрестившись, начали хлебать в молчании щи. Только по временам раздавался низкий голос Авдотьи Петровны:
