Прошло три четверти часа общего томительного ожидания.
Наконец сигнальщик, не отрывавший глаза от подзорной трубы, весело крикнул:
-- Баркас пошел назад!
Когда он стал приближаться, старший офицер спросил сигнальщика:
-- Есть на нем спасенный?
-- Не видать, ваше благородие! -- уже не так весело отвечал сигнальщик.
-- Видно, не нашли! -- проговорил старший офицер, подходя к капитану.
Командир "Забияки", низенький, коренастый и крепкий брюнет пожилых лет, заросший сильно волосами, покрывавшими мясистые щеки и подбородок густою черною заседевшею щетиной, с небольшими круглыми, как у ястреба, глазами, острыми и зоркими, -- недовольно вздернул плечом и, видимо сдерживая раздражение, проговорил:
-- Не думаю-с. На баркасе исправный офицер и не вернулся бы так скоро, если б не нашел человека-с.
-- Но его не видно на баркасе.
-- Быть может, внизу Лежит, потому и не видно-с... А впрочем-с, скоро узнаем...
И капитан заходил по мостику, то и дело останавливаясь, чтобы взглянуть на приближавшийся баркас. Наконец он взглянул в бинокль и хоть не видел спасенного, но по спокойно-веселому лицу офицера, сидевшего на руле, решил, что спасенный на баркасе. И на сердитом лице капитана засветилась улыбка.
Еще несколько минут, и баркас подошел к борту и вместе с людьми был поднят на клипер.
Вслед за офицером из баркаса стали выходить гребцы, красные, вспотевшие, с трудом переводившие дыхание от усталости. Поддерживаемый одним из гребцов, на палубу вышел и спасенный -- маленький негр, лет десяти -- одиннадцати, весь мокрый, в рваной рубашке, прикрывавшей небольшую часть его худого, истощенного, черного, отливавшего глянцем тела.
Он едва стоял на ногах и вздрагивал всем телом, глядя ввалившимися большими глазами с какою-то безумною радостью и в то же время недоумением, словно не веря своему спасению.
-- Совсем полумертвого с мачты сняли; едва привели в чувство бедного мальчишку, -- докладывал капитану офицер, ходивший на баркасе.
-- Скорее его в лазарет! -- приказал капитан.
Мальчика тотчас же отнесли в лазарет, вытерли насухо, уложили в койку, покрыли одеялами, и доктор начал его отхаживать, вливая в рот ему по несколько капель коньяку.
Он жадно глотал влагу и умоляюще глядел на доктора, показывая на рот.
А наверху ставили паруса, и минут через пять "Забияка" снова шел прежним курсом, и матросы снова принялись за прерванные работы.
-- Арапчонка спасли! -- раздавались со всех сторон веселые матросские голоса.
-- И какой же он щуплый, братцы!
Некоторые бегали в лазарет узнавать, что с арапчонком.
-- Доктор отхаживает. Небось, выходит!
Через час марсовой Коршунов принес известие, что арапчонок спит крепким сном, после того как доктор дал ему несколько ложечек горячего супа...
-- Нарочно для арапчонка, братцы, кок суп варил; вовсе, значит, пустой, безо всего, -- так, отвар быдто, -- с оживлением продолжал Коршунов, довольный и тем, что ему, известному вралю, верят в данную минуту, и тем, что он на этот раз не врет, и тем, что его слушают.
И, словно бы желая воспользоваться
