пожелание, Инна Николаевна.
-- Вы, верно, никогда не любили, если так заботитесь о своем покое... Верно, некогда было?..
-- Почти что так...
К концу ужина между Никодимцевым и Инной Николаевной как-то сам собой установился задушевный тон, Никодимцев говорил с ней о своих путешествиях за границу, о своих литературных вкусах и ни разу не обмолвился ни одним комплиментом, которые обыкновенно говорят красивым женщинам. И это очень понравилось Инне Николаевне, до сих пор не встречавшей ни одного мужчины, который говорил бы с ней, как равный с равным, без тех игривых, более или менее остроумных любезностей, за которыми скрывается легкое отношение к женщине. Это было в диковинку молодой женщине и льстило ее самолюбию. И когда в три часа встали из-за стола, Никодимцев еще несколько времени разговаривал с Инной Николаевной.
Наконец он поднялся с дивана и, низко кланяясь, проговорил:
-- Позвольте сердечно поблагодарить вас, Инна Николаевна. Я давно не проводил так приятно вечера, как сегодня.
-- Надеюсь, мы видимся не последний раз?
-- Я был бы несказанно рад.
-- Быть может, вы когда-нибудь заглянете ко мне, если не боитесь разочароваться в моей способности беседовать с таким умным человеком. От трех я почти всегда дома. Моховая, десять.
Никодимцев вспыхнул от радости. Он горячо благодарил за приглашение и сказал, что сочтет за счастие воспользоваться им.
-- И чем скорее, тем лучше. Не правда ли? -- промолвила Инна Николаевна, протягивая свою красивую руку и ласково улыбаясь.
-- Если позволите, я на днях буду у вас...
И, почтительно пожав руку, он пошел прощаться с хозяйкой и хозяином.
Козельский проводил гостя и в передней, поблагодарив за посещение, сказал:
-- Не забывайте наших скромных вторников, Григорий Александрович, если сегодня не очень проскучали. Партия всегда будет.
Никодимцев обещал не забывать.
Когда все гости разъехались и Инна Николаевна собиралась уезжать с мужем, Козельский позвал ее на два слова в кабинет.
Инна Николаевна пошла за отцом, несколько смущенная, думая, что отец будет говорить с ней о недавней встрече.
-- Я к тебе с большой просьбой, Инна.
-- В чем дело, папа?
-- Затевается одно большое коммерческое предприятие, и я в нем негласным участником. Если это предприятие осуществится, я могу иметь большие деньги... А они мне нужны, ох, как нужны. Долгов много, и вы не обеспечены... Так вот, видишь ли, голубушка, надо провести устав, а для этого нужно хлопотать... Мне самому неудобно, а если б ты поехала в департамент к Никодимцеву...
-- Мне не надо и ездить в департамент... Никодимцев будет у меня на днях.
-- Значит, еще лучше. Ты сделаешь большое одолжение, если попросишь об уставе... Он будет польщен твоей просьбой и не откажет такой хорошенькой женщине...
-- Но, папа... Разве это возможно?.. Разве ты не понимаешь, о чем просишь?.. Нет, ты, верно, хуже обо мне думаешь, чем я на самом деле... Я не буду говорить с Никодимцевым, папа... И мне больно, что отец...
Слезы вдруг брызнули из глаз Инны. Николай Иванович растерялся и, полный стыда, виновато проговорил, целуя дочь:
-- Инночка! Ты не так меня поняла... Я... я ничего дурного не имел в виду... И, наконец, Никодимцев порядочный человек... Он не обидел бы тебя оскорбительными подозрениями... Не надо... не надо... Не говори ничего... Я сам с ним поговорю... Не надо... Утри глаза, а то мама... увидит и будет тревожиться... Если спросит, то скажи, что я говорил с тобой о... твоих семейных делах. Ведь я вижу, ты несчастлива с твоим мужем.
Инне Николаевне стоило большого
