колбасы и коробка леденцов.
Они поднялись в хорошо знакомую им небольшую приемную со скамьями около стен. Там уж сидели по кучкам посетители -- преимущественно женщины плохо одетые -- вместе с девочками, которых они навешали.
И от этой приемной, чистой, аккуратно выметенной, и от этой словно проглотившей аршин надзирательницы, и от этих приютских девочек, словно бы похожих одна на другую благодаря казенным темным платьицам и чепчикам на головах, веяло чем-то мертвящим... Все здесь напоминало не то казарму, не то хорошо устроенное тюремное заключение, а эти девочки -- хорошо выдрессированных куколок с лицами, по большей части бледными, в выражении которых было что-то приниженно-лицемерное и в то же время несколько торжественно-праздничное. Не слышно было ни громкого разговора, ни веселого смеха, точно это сидели не дети, полные жизни, а какие-то крошки-монашки, приговоренные обществом "Помогай ближнему!" к неустанному покаянию, вероятно за то, что они имели счастье пользоваться милостями благотворительниц, во главе которых стояла непреклонная княгиня Мария Николаевна Моравская, обладавшая замечательными способностями накладывать печать казенщины и формализма на подведомственные ей благотворительные учреждения, которые она считала, конечно, образцовыми.
После добрых пяти минут ожидания к "графу" и Антошке подошла тихими, равномерными шажками маленькая девочка, чинная, тихая, с опущенными вниз глазами, совсем не похожая на ту востроглазую шуструю Анютку, которая прежде с особенной назойливостью приставала на улицах к "миленьким барынькам" и "добрым баринам", выпрашивая копеечку для "голодной маменьки", и строила недобрым прохожим, гонявшим ее прочь, самые оскорбительные гримасы, а подчас и запускала ругательные словечки, попрыгивая от холода на одной ножке.
Княгиня Моравская могла гордиться: разница между прежней Анюткой и этой степенной девочкой была такая же разительная, как между живым существом и мертвецом.
-- Здравствуй, Анюта, -- промолвил "граф".
-- Здорово, Анютка! -- приветствовал Антошка свою старую приятельницу, которой он всегда покровительствовал во время пребывания у "дяденьки".
-- Здравствуйте, Александр Иваныч. Здравствуй, Антоша! -- отвечала Анютка, делая перед Опольевым книксен.
-- Ишь как тебя выучили! -- засмеялся Антошка.
-- Нас всему учат! -- степенно заметила Анютка.
-- То-то и видно... Совсем ты вроде ученой обезьяны стала, Анютка! -- сочувственно заметил Антошка.
-- Такие слова нехорошо говорить, Антоша. Это только мужики такие слова говорят! -- нарочно громко проговорила девочка, оглядываясь на "аршин" в темном платье, сидевший неподалеку.
-- Не приставай к ней, Антошка... У них тут этого нельзя! -- вступился "граф". -- Ну, садись около нас, Анюта... Рассказывай, как живешь... Хорошо тебе тут?.. Да вот возьми гостинца.
-- Очень хорошо... Благодарю за гостинец, Александр Иваныч.
-- Ой, врешь, Анютка! -- проговорил Антошка. -- Ничего тут у вас нет хорошего...
-- Зачем я буду лгать? Лгать грешно!.. -- выговорила Анютка словно затверженный урок и снова посмотрела на надзирательницу.
-- Да ты не бойся этой рыжемордой, Анютка... Чего ты все на нее смотришь?.. Она не услышит...
-- Она все слышит, -- почти шепотом произнесла девочка.
-- И бьет? -- так же тихо спрашивал Антошка.
-- У нас не бьют! -- с обиженным видом сказала Анютка.
-- Не бьют? -- удивился Антошка. -- Значит, порют.
-- И не порют.
-- А как же у вас наказывают?
-- Без обеда наказывают... Одну в комнате оставляют... Заставляют молитвы читать...
-- И тебя так наказывали?
