и студент Николай, вихрастый и не особенно красивый, близорукий блондин в очках, признающий одну науку и больше ничего, -- все они, ближе ознакомившись с жильцами и узнавши от Антошки, что сделал для него этот "граф", отнеслись к ним с сердечностью добрых людей, понимающих нужду, и считали их как бы своими. А студент просто-таки был в восторге от своего ученика -- до того Антошка поразил его своею понятливостью и быстротой математического соображения.
И как был доволен старый бродяга "граф", проводя вечера среди этой честной, работящей семьи, в которой -- он это чувствовал -- никто не ставил в вину его прошлого. В этой маленькой комнате, служившей и гостиной и столовой, за круглым столом, на котором тихо напевал свою песенку самовар, он, случалось, вел споры со студентом и философствовал, вызывая удивление своими необыкновенно меткими суждениями, выработанными тяжелой жизнью.
И, возвращаясь с Антошкой от хозяев, "граф" нередко говорил:
-- Ты мне счастье принес, Антошка... Не будь тебя, не видать бы мне, мой друг, таких хороших дней... Молчи... Я верно говорю! -- смеясь, прибавлял он, видя, что Антошка хочет протестовать против такого утверждения.
И, с удовольствием потягиваясь на мягкой постели, иногда произносил в виде сентенции:
-- Да, есть-таки хорошие люди на свете!
И как бы для большего убеждения старого озлобленного скептика, что действительно есть добрые люди, однажды Вера Алексеевна предложила ему работу.
Он не верил своим ушам.
-- Мне? Работу? Что ж я сумею сделать? -- как-то беспомощно произнес Опольев с грустной усмешкой.
-- Отлично сумеете, я уверена. Работа не трудная, но только кропотливая. Надо переписывать статистические таблицы. Хотите попробовать, Александр Иваныч?
-- Еще бы не хотеть!
О, эта девушка отлично понимала психологию человеческой души и знала, как приободрить и поднять бывшего пропойцу и нищего в его собственных глазах.
-- Но как же вы сами, Вера Алексеевна? Хотите лишить себя работы, чтоб дать мне? -- спрашивал "граф", стараясь под шутливым тоном скрыть свое волнение.
-- И не думаю. Мне дают этой работы сколько угодно.
-- В таком случае, я попробую на старости лет что-нибудь заработать...
И "граф" на другой же день засел за работу, кажется в первый раз во все время своей жизни.
И как же он работал. С каким благоговейным усердием. Эта была не работа, а какое-то священнодействие.
Через несколько дней он переписал несколько листов, и когда Вера Алексеевна, проверив его работу, нашла ее превосходной, "граф" радовался, как малый ребенок.
Десять или пятнадцать рублей заработка у него были обеспечены, пока ему служили глаза и не очень дрожали руки.
Мог ли "граф" когда-нибудь думать, что и он на что-нибудь годен?!
И это сознание, что он не совсем беспомощен, значительно подбодрило его, и он говорил Антошке:
-- Вот, брат, у нас и непредвиденный доход будет. Ведь это недурно, а?
-- Очень даже хорошо, Александр Иваныч, но только...
-- Что только?
-- Очень уж вы утомляете себя за этими таблицами... Вы бы поменьше их переписывали, Александр Иваныч. А то недолго и заболеть!
-- Вот вздор! Вовсе не утомляюсь... Напротив, теперь я чувствую себя куда здоровее, чем прежде! -- храбрился "граф".
XXXI
Май стоял замечательно теплый.
В одно из воскресений, в конце месяца, граф и Антошка, оба одетые по-праздничному, в довольно приличных костюмах, после вкусного пирога шли в приют общества "Помогай ближнему!" навестить Анютку. В корзине, которую нес Антошка, были большой кусок пирога, полфунта