ежедневно приносили ему изрядную выручку, и он держал их в ежовых рукавицах, строго наказывая, если они приносили, по его мнению, мало. Справедливость требует, однако, сказать, что до женитьбы Ивана Захаровича положение детей было сноснее: их и кормили лучше, и Иван Захарович бил их только тогда, когда был очень пьян уже к вечеру, когда он возвращался из трактира, а дети с "работы". Жившая при нем в качестве помощницы корявая Агафья жалела детей и часто их защищала.
На беду Иван Захарович влюбился в рыжую, худую Марью, встреченную им в трактире, который он посещал и где он за стаканчиком водки нередко беседовал с приказчиком о политике и вообще вел отвлеченные разговоры, до которых был охотник. Трудно сказать, чем привлекла Ивана Захаровича эта девица: своими ли выкаченными наглыми глазами, уменьем ли ругаться хуже извозчика, белым ли, покрытым веснушками лицом, не потерявшим еще свежести молодости, но только Иван Захарович окончательно "втюрился" и очень скоро женился.
С тех пор как водворилась Марья Петровна, положение детей стало воистину ужасным.
Дети прозвали новую хозяйку ведьмой и боялись ее больше "дяденьки", понимая, что она главная виновница тех жестоких побоев и истязаний, каким они теперь подвергались.
Раздирающие вопли и стоны раздавались в квартире почти каждый вечер при возвращении озябших и продрогших детей с "работы". "Ведьма" находила, что они мало приносят выручки, что они обкрадывают "дяденьку", и с какой-то холодной жестокостью натравливала супруга на детей.
И, несмотря на разные благотворительные общества, существующие в Петербурге, несмотря на множество блестящих дам-благотворительниц, никто не слышал этих детских стонов, никто не приходил на помощь обреченным страдальцам.
III
-- Много принес? -- спросил Иван Захарович, увидав вошедшего в комнату Антошку.
-- Немного, -- отвечал Антошка, приближаясь к столу.
-- А по какой такой причине? -- строго спросил "дяденька", останавливая взгляд на мальчике.
-- Погода...
-- Что погода!? Ты, верно, подлец, по трактирам сидел, а?
-- И вовсе не сидел...
-- Ну, давай... выкладывай...
Антошка высыпал деньги из кошелька.
Было всего тридцать копеек.
-- Только и всего?
-- Только... Совсем покупателев нет... И меня даже один генерал остановил, -- вдруг прибавил Антошка, вспомнив совет "графа" и имея в виду не столько припугнуть "дяденьку", сколько отвлечь его внимание от щекотливого разговора насчет выручки.
-- Какой такой генерал?
-- Важный, должно быть. Такой высокий и с большими усами... И сердитый... Остановил это он меня у Гостиного двора и спрашивает: "По какой причине ты, мальчик, шляешься по улицам в таком рваном пальте?.. Это, говорит, не полагается, чтобы по такой холодной погоде и без теплой одежи... Кто, говорит, тебя посылает? Сказывай, где ты живешь?"
Не лишенный, как оказывалось, некоторого художественного воображения, Антошка врал блистательным образом и не моргнувши глазом, испытывая в то же время внутреннее злорадство при виде беспокойного выражения на лице "дьявола".
-- Что ж ты сказал этому генералу? -- не без тревоги в голосе нетерпеливо спросил Иван Захарович.
-- Живу, мол, ваше сиятельство, у родного дяденьки... А квартируем мы...
-- Что-оо?.. Разве я вам, подлецам, не приказывал никогда не говорить, где вы живете!.. -- перебил, закипая гневом, Иван Захарович. -- Знаешь ли, что я за это сделаю с тобой, с мерзавцем?..
Иван Захарович проговорил последние слова таким зловещим тоном, и его лицо исказилось такой злостью, что Антошка невольно попятился и
