фигуру пожилого человека с испитым и изможденным лицом, сохранявшим, несмотря на резкие морщины и припухлость век, еще остатки выдающейся красоты, -- с большой и сильно заседевшей черной бородой, тщательно расчесанной, и с глубоко сидящими в темных впадинах черными глазами, глядевшими с выражением угрюмой, спокойной и вместе с тем какой-то презрительной грусти, какое бывает у опустившихся, когда-то знавших лучшие времена людей. В этих глазах светилось теперь что-то бесконечно ласковое.
Одет этот господин был в невозможно ветхое и совсем лоснившееся пальто, но, видимо, с претензией на аккуратность и некоторое щегольство: пуговицы были целы, и нигде не видно было дыр, хотя заплаток было довольно. Панталоны были в таком же роде. Серое кашне скрывало ночную сорочку, рукава которой, видневшиеся на худых волосатых руках, были не особенно грязны. На маленьких ногах были стоптанные резиновые калоши, а на руках -- изящной формы, с длинными пальцами -- лайковые заношенные и заштопанные перчатки. Совсем порыжелый цилиндр был одет чуть-чуть набекрень, а из-под него выбивались седоватые кудри. Несмотря на этот почти нищенский костюм, в осанке и манерах этого господина сразу чувствовался барин.
-- Здравствуйте, граф...
Под кличкой "граф" этот господин был известен в числе многих обитателей трущоб и Антошке, который познакомился с ним год тому назад, нищенствуя у вокзалов; он несколько раз исполнял поручения "графа" по доставлению писем в разные богатые квартиры и пользовался его благосклонностью. "Граф" был единственным в мире человеком, который всегда дружески и участливо относился к Антошке, платил ему за комиссии, если Антошка приносил благоприятные ответы, даривал леденцы и, случалось, зазывал к себе в "лавру"{232}, где жил в угле, угощал чаем и вел с ним беседы довольно своеобразного философского характера.
-- Ты это что?.. С ларьком нынче?.. Давно?..
-- С лета, граф...
-- Лучше, чем прежняя работа, а?
-- Лучше... И фараонов не так опасаешься... Показал жестянку, и шабаш!
-- А как дела! Хорошо торгуешь?
-- Плохо, граф... Летом еще ничего, а теперь... Главное, погода! Вот спасибо одной барыне... Добрая... Целый двугривенный подарила...
-- Ишь какая добрая! -- иронически протянул "граф".
-- И бумаги не взяла... И велела прийти к себе за платьем... А я двугривенный "дяденьке" не отдам... Как, по-вашему, граф? Отдавать?
-- Никоим образом. Он твой! -- категорически заявил "граф" и прибавил: -- А ты, братец, скажи своему подлецу "дяденьке", чтобы дал тебе обмундировку потеплей, а то в чем, скотина, выпускает! Скажи ему, что генерал Езопов -- запомни фамилию! -- тебя остановил и расспрашивал, какой такой подлец хозяин, что посылает мальчика в таком виде... Понял?
-- Понял... скажу... А если спросит: какой из себя генерал?
-- Скажи: сердитый такой, с большими глазами... Усищи длинные-предлинные! -- улыбаясь, объяснял "граф".
-- Беспременно скажу, -- радостно промолвил Антошка.
-- Что твой дяденька-мерзавец... По-прежнему тебя бьет? -- участливо спрашивал "граф".
-- Теперь полегче... Маленьких шибко бьет. Ремнем больше, черт! А, главное, она -- настоящая ведьма!
-- Уйти тебе от них надо, вот что...
-- Никак нельзя... Он говорит, что я ему проданный по бумаге... И, кроме того, племянник... Везде, говорит, тебя разыщу...
-- Глупый! Нонче людей не продают... И какой ты ему племянник? Он все врет... Однако иди, иди, Антошка... Замерзнешь... Ишь погода! -- проговорил "граф", сам пожимаясь от холода. -- Да завтра же зайди ко мне, слышишь?..
-- А где вы теперь живете? Я в "лавре" был... Там вас
