И, вместо того, чтобы "исчезнуть", как исчезал, бывало, из каюты при первом же окрике своего капитана, Никита доложил:
-- Я уже все обсказал даме, ваше высокопревосходительство.
-- Что ж она?
-- Не уходит!
-- Как не уходит? -- изумленно спросил адмирал, казалось, не понимавший такого неповиновения жены моряка.
-- "Я, говорит, не могу уйти. Мне, мол, по экстре на пять минут поговорить, вот и всего!" Этто сказала во всем своем хладнокровии и шмыг в залу.
-- Экая нахалка!.. А ты болван!.. Иди и скажи ей, что я не могу принять. Пусть убирается к черту!
-- Есть!
Никита вышел и через минуту вернулся.
-- Ушла? -- нетерпеливо спросил адмирал.
-- Никак нет, ваше высокопревосходительство! Несогласна! -- казалось, довольный, сказал Никита.
-- Как она смеет? На каком основании?.. -- подчеркнул адмирал: "на каком основании" -- особенно любимые им слова с тех пор, как из отличного строевого моряка сделался неожиданно для себя государственным человеком.
-- На том основании, что "буду, говорит, ждать адмирала. Он, мол, не бессердечный человек, чтобы не найти пяти минут для женщины". Известно, по бабьему своему рассудку, не может войти в понятие насчет спешки при вашей должности! -- прибавил Никита с едва уловимою ироническою ноткой в его голосе.
-- Это черт знает что такое!.. -- бешено крикнул адмирал, поднимаясь с кресла.
И он заходил по кабинету, придумывая и, казалось, не придумавши, как отделаться от этой дамы.
-- Какая наглость!.. Наглость какая! -- повторил адмирал, похрустывая пальцами.
Адмирал уже представлял себе просительницу дерзкою психопаткой, а то и курсисткой, с которой, чего доброго, нарвешься на скандал и еще попадешь в газеты. Нечего сказать, приятно!
И какое может быть у нее экстренное дело к нему?
Взволнованный адмирал придумывал причины, одна другой несовместимее. Одна из них казалась ему вероятнее. "Верно, прилетела жаловаться на мужа, что прибил ее. И поделом такой женщине! Верно, и распутная. Иди с жалобой к экипажному командиру, а то лезет в квартиру... И не уходит... Курьера нет... Никишка... рохля!"
"Наглая баба!" -- мысленно поносил старик просительницу.
И этот властный старик, который позволяет грубости и не про себя с подчиненными, избалованный их страхом дисциплины и раболепством, теперь чувствует бессилие, и перед кем? Перед какою-то бабой!..
Точно потерявший ум и засушивший на старости лет сердце, он злобствует на просительницу, трусит ее и, растерянный, не знает, на что решиться.
Решительный и сообразительный в море, он прежде знал, что делать при всяких обстоятельствах на командуемых им судах.
А теперь?..
Так прошла минута.
Отступив к двери, Никита взглядывал на беснующегося адмирала и мысленно порицал его.
"Не обезумей из-за своего звания, очень просто решил бы ты в секунд плевое дело, по рассудку и совести. На том свете уж ему паек идет, а он куражится над подчиненными людьми..."
Сочувствующий просительнице, пообещавший ей попытаться насчет приема адмиралом, он осторожно проговорил:
-- Дозвольте доложить, ваше высокопревосходительство?
-- Ну... Что еще?
-- Просительница не осмелится
