и мрачен, как говорили про него товарищи.
-- Ведь вы русский, Чайк? -- снова спросил старик.
-- Русский, Вильк.
-- Вот не ожидал!
-- Почему, позвольте спросить? -- задетый за живое, спросил Чайкин и весь вспыхнул.
-- Читал про русских, да и встречал русских... Да вы не сердитесь, Чайк... Я не хотел вас обидеть... Я, верно, встречал не таких, как вы... И наконец нельзя судить о всей нации по нескольким лицам...
-- То-то, нельзя, я думаю.
-- А вам все нации нравятся, Чайк?
-- Все, Вильк.
-- Но одни больше, другие -- меньше?
-- Разницы не замечал, Вильк, пока. Во всяком народе есть хорошие люди... добрые люди... У крещеных, так и у некрещеных... Только правды еще нет... Оттого и обижают друг друга... Выходит так, что у одного много всего, а у бедных -- ничего...
-- Это, по-вашему, нехорошо? -- спросил старик и с видимым любопытством смотрел на Чайкина.
-- А разве хорошо, Вильк?
-- Откуда у вас такие мысли, Чайк?
-- Так иной раз думаешь обо всем, и приходят мысли: отчего люди не по правде живут...
-- Так вы хорошо сделали, Чайк, что сюда приехали... Все лучше подальше от городов... Я видел много столиц, Чайк, и знаю их.
Вильк смолк. В столовую пришли товарищи.
-- Идем, Чайк... Пора... Я выбрал для вас топор... Возьмите на веранде...
-- Ленч и отдых в час, Чайк... Приходите! -- ласково проговорила Сузанна.
-- До свидания, Сузанна.
-- А часы у вас есть? -- осведомился Вильк.
-- Есть, Вильк.
Они вышли за ограду и направились к лесу.
Горизонт на востоке пылал. Из-за багрянца величаво выплывало солнце. Утро стояло прелестное. Воздух был холодный. Но на ходьбе не было холодно.
Чайкин с восторгом глядел на Сиерры, и на лес, и на далекую долину по бокам извивавшейся, словно голубая лента, узкой речки.
-- Хорошо, Вильк! -- вымолвил Чайкин.
-- Хорошо, Чайк.
-- А все-таки...
-- На родине лучше, Чайк? Не правда ли?
И Чайкину показалось, что в голосе старика звучала необыкновенно грустная нота.
-- Еще бы!
-- То-то и есть... Трудно привыкнуть к другой стране, как бы она ни была красива, а своя, хоть и не такая...
Вильк замолк. Не говорил и Чайкин.
Теперь Чайкин понимал, что Вильк к Америке не привык и что угрюм и мрачен он оттого, что тоскует по своей стороне...
"И отчего Вильк не может вернуться?" -- мысленно говорил Чайкин, полный сочувствия к этому одинокому старику на чужой стороне.
Скоро они вошли в большой сосновый лес.
Там было еще свежее и темно в густоте леса. Царила мертвая тишина. Только изредка раздавались какие-то постукивания: то дятлы долбили.
-- Вот и ваш участок, Чайк! -- проговорил Вильк, указывая на помеченные деревья. -- Рубите их... Да будьте осторожны! -- прибавил Вильк. -- Иногда и медведи встречаются... Так вы забирайтесь на дерево! Хорошей работы, Чайк!
-- А вы уходите?
-- На другую работу... К часу приходите на ленч.
С этими словами Вильк закурил трубку и ушел неспешными ровными шагами. Еще минута, и он скрылся между деревьями.
Чайкин торопился и радостно волновался.
И он глядел на ближайшее высокое прямое
