Тихого океана, создан в каких-нибудь двенадцать лет.
ГЛАВА IX
1
Чайкин только что навсегда простился с Кирюшкиным.
Прощание было без слез, без тех чувствительных слов, которыми обыкновенно при разлуке обмениваются люди, и, глядя со стороны, можно было бы подумать, что Кирюшкин и Чайкин прощаются до завтра.
Но, стыдливо боящиеся обнаруживать свои чувства, по обыкновению большей части простолюдинов, они тем не менее оба сильно чувствовали горечь разлуки, хотя в это последнее свидание и говорили о самых обыденных, простых вещах.
Кирюшкин как-то особенно долго рассказывал о том, как чуть было не лопнули тали, когда утром на клипер поднимали здоровенного черного быка, и как за это старший офицер разнес боцмана ("Однако не вдарил ни разу, хотя, по всей справедливости, и следовало бы, -- потому его дело было осмотреть раньше тали!" -- вставил Кирюшкин), рассказывал, что на клипер было принято пять быков для команды и десять свиней, четыре барана и много всякой домашней птицы для капитана и офицеров и что ходить за всей животиной назначены матросы Баскин и Музыкантов.
Словно бы для того, чтоб избежать тяжелого разговора, Кирюшкин, почти не умолкая, говорил о том, что с тех пор, как убрали прежнего "левизора", пища куда "скусней" и что сегодня старший офицер очень "засуетимшись" был по случаю отхода.
-- Однако и идти пора! -- неожиданно вдруг оборвал свою болтовню Кирюшкин и, поднявшись с кресла, прибавил чуть-чуть дрогнувшим голосом: -- Так прощай, Вась... Напиши, ежели когда в Кронштадт...
-- Прощай, Иваныч. Кланяйся всем ребятам...
-- Ладно.
-- И Расее-матушке поклонись, Иваныч!
Кирюшкин, уже бывший в коридоре и в сопровождении Чайкина направлявшийся быстрыми шагами к выходу, остановился при этих словах и, глядя на своего любимца, строго проговорил:
-- А ты, Вась, смотри, в мериканцы не переходи. Свою веру держи!
-- Не сумлевайся, Иваныч. Прощай.
-- Прощай, Вась!
И Кирюшкин кинулся к дверям и скрылся за ними. Почти бегом дошел он до пристани. Там стоял катер с "Проворного".
-- Скоро, братцы, отваливаете? -- спросил он у двух матросов, сидевших в шлюпке.
-- Должно, через полчаса.
-- Кого дожидаете?
-- Лейтенанта Погожина и механика. Сказывали, в десять будут.
-- А где остальные гребцы?
-- В салуне напротив...
-- И я туда пойду...
-- Ой, не ходи лучше, Кирюшкин! -- заметил белобрысый немолодой матрос. -- Дожидайся лучше на катере! -- прибавил он.
Казалось, Кирюшкин хотел последовать доброму совету. Но колебания его были недолги.
-- Я только стаканчик! -- проговорил он и пошел в салун.
Там он выпил сперва один стаканчик, потом другой, третий, четвертый, и через полчаса гребцы привели его на шлюпку совсем пьяного.
Мрачный сидел он под банками и пьяным голосом повторял:
-- Прощай, Вась... Прощай, добрая твоя душа!
-- У Чайкина был, ваше благородие... Жалеет его! -- доложил унтер-офицер, сидевший на руле, лейтенанту Погожину.
Лейтенант Погожин, казалось, догадался, почему Кирюшкин, возвращавшийся всегда от Чайкина, к общему изумлению, трезвым, сегодня напился.
2
