пятнадцать лет в матросах. Что я буду делать в деревне? В Кронштадте останусь... Прокормлюсь как-нибудь.
Прощаясь с Кирюшкиным, Дунаев полушутя сказал:
-- А здесь бы ты, Иваныч, в поправку вошел... Оставайся... Я тебе место предоставлю...
-- В мериканцы поступать?
-- То-то, в мериканцы...
-- Лучше последней собакой быть дома, чем в вашей Америке... Оголтелая она... То ли дело Россия-матушка... Прощайте, братцы! А я к своим пойду!
Они вышли вместе из салуна и разошлись в разные стороны.
ГЛАВА IV
1
Возвращаясь после свидания с Кирюшкиным в город, Дунаев сказал Чайкину:
-- Совсем без понятиев этот Кирюшкин! Как он насчет Америки говорил!
-- Откуда ему их взять. И напрасно ты только с ним спорил да сбивал его. Затосковал бы он здесь и вовсе пропал бы. Нешто легко от своей стороны отбиться?.. Он ведь правильно говорил, что не хочет в американцы. Разве ты, Дунаев, проживши здесь пять лет, стал американцем? Утенок между цыплятами все норовит к воде... Так и русскому человеку здесь: и сам себе господин, а душа все-таки болеть будет.
-- Это, Чайкин, вначале только. И у меня болела.
-- Небось и теперь когда болит... Скучаешь по России?
-- Скучаю не скучаю, а не вернулся бы от хорошей жизни. Прежде и я, как Кирюшкин, этого не понимал.
-- Я не про то. А душа все-таки тосковать будет. И никогда мы с тобой настоящими американцами не станем. И мы им чужие, и они нам чужие. И не понять нам друг дружки... Они вот все больше о том хлопочут, как бы богачами стать, у каждого одно это в уме. А насчет души и вовсе забывают и бедного человека считают вроде как бы нестоящего: пропадай, мол, пропадом... нет мне никакого дела. Совесть у них, знаешь, другая... У нас простые люди нищего пожалеют, а здесь обругают да насмеются... Разве ты этого не примечал?
-- Это точно... Не любят здесь нищего человека... Говорят: "На то ты и человек, чтобы сам умел добиться своего положения, если руки есть!.." Ну и все стараются изо всех сил, чтобы быть при капитале... Рвут друг у дружки кусок...
-- То-то я и говорю. И некогда им из-за этого самого вокруг себя взглянуть да подумать: правильно ли быть миллионщиком, когда другим нечего есть!
-- Ну, это на всем свете так. И наши богачи не лучше.
-- Положим, во всем свете по неправде живут. И наши миллионщики без всякой совести, но только здесь и простой человек хочет быть миллионщиком...
-- Нашему и думать об этом нельзя. Ему только бы прокормиться... До таких дум простому нашему человеку и не добраться...
-- Верно. Но все-таки наш простой жалостливей здешних.
Они продолжали дорогой беседу, в которой Чайкин старался уяснить и товарищу и себе тот идеал правды, какой как-то стихийно требовало его сердце, и, не имея никаких представлений о том, что над этой "правдой" давно задумываются и работают великие мыслители, с наивною верой строил наивные планы насчет того времени, когда все будут жить по правде и когда не будет ни очень богатых, ни очень бедных.
И ему казалось, что это так просто осуществить!
Разговаривая на такие философские темы, они ровно в шесть часов вошли в хороший ресторан, в котором был назначен общий обед, и застали там
