И цел еще... А я полагал, давно ему пропасть... Шибко запивал и до последней отчаянности...
-- Он и теперь шибко пьет... с отчаянности... Но только добер сердцем... Меня пожалел тогда, как меня первый раз наказывали, просил унтерцеров, чтобы полегче... Его-то я и поджидаю... Хочется повидать его да поблагодарить...
-- Добро-то помнишь?
-- Как его не помнить!
-- А редкий человек его помнит.
-- Вот и баркас идет! -- объявил Чайкин.
Баркас, полный людьми, показался из-за кормы корвета и медленно и тяжело подвигался на веслах к берегу.
-- Закутят сегодня земляки! -- усмехнулся Дунаев. -- Давно я российских матросиков не видал! -- прибавил он радостно.
Оба беглеца не спускали глаз с баркаса.
Баркас уже был недалеко.
-- А вон и боцман наш! -- проговорил Чайкин.
-- Ишь галдят землячки... Рады, что до берега добрались!..
Действительно, с баркаса слышались шумные разговоры и веселые восклицания.
Баркас между тем пристал. Дунаев и Чайкин подошли поближе к пристани.
Молодой мичман, приехавший с матросами, выскочил из баркаса и проговорил:
-- Смотри, ребята! к восьми часам будьте на пристани!..
-- Будем, ваше благородие! -- дружно отвечали матросы и стали выходить, весело озираясь по сторонам.
Чайкин видел, как впереди прошли боцманы, два унтер-офицера и подшкипер, как затем, разбившись по кучкам, проходили матросы, направляясь в салуны, и увидал, наконец, Кирюшкина, отставшего от других и озиравшего своими темными глазами толпу зевак, стоявшую на набережной у пристани.
-- Он самый, Кирюшкин и есть! -- весело проговорил Дунаев, узнавший старого сослуживца.
-- Иваныч! -- окликнул старого матроса Чайкин.
Кирюшкин повернул голову и сделал несколько шагов в ту сторону, откуда раздался голос.
И хоть Чайкин и Дунаев были в нескольких шагах от него, он их не признал.
-- Иваныч! -- повторил Чайкин, приближаясь к Кирюшкину.
-- Вась... это ты?
Суровое испитое лицо старого матроса озарилось нежной, радостной улыбкой, и он порывисто протянул свою жилистую, шершавую и просмоленную руку.
-- И какой же ты, Вась, молодец стал... И щуплости в тебе меньше... Небось хорошо тебе здесь?..
-- Хорошо, Иваныч...
-- Лучше, братец ты мой, вашего! -- промолвил Дунаев смеясь. -- А меня не признал, Иваныч?
-- То-то, нет...
-- А Дунаева помнишь на шкуне "Дротик". У Голубя вместе служили...
-- Как не помнить! Только тебя не признал. И ты в мериканцах?
-- И я... Пять лет здесь живу...
Они все трое пошли в один из кабачков подальше, где не было никого из русских матросов.
-- Так-то верней будет, -- заметил Дунаев, -- небось не узнают, что ты с беглыми!
-- А мне начхать!.. Я было за Чайкина боялся, как бы его не сволокли на клипер... Бульдога грозилась... Но такого закон-положения нет, чтобы можно было взять? Ведь нет, Вась?
-- То-то, нет! -- отвечал Чайкин.
Дунаев приказал бою подать два стаканчика рома и бутылку пива для Чайкина.
-- И вовсе он без рук остался, Вась... Его с клипера убирают... И Долговязого вон! Новый адмирал обоих их увольнил... Прослышал, верно, каковы идолы! И у нас на "Проворном"
