пожимал Чайкину руку.
Ревекка все слышала за перегородкой, в кухне, где она готовила чай. Слышала и, взволнованная, тронутая, утирала слезы.
Когда она принесла чай и бутылку коньяку, отец радостно проговорил:
-- Рива... Ривочка... господин Чайк... он спасает нас... дает сто пятьдесят долларов на дело и пятнадцать долларов...
-- Я все слышала, папенька... Но только не надо брать... У Василия Егоровича, может быть, последние. Где ему больше иметь?.. А ему самому нужно! -- говорила Ревекка, и ее большие красивые черные глаза благодарно и ласково смотрели на Чайкина.
Абрамсон испуганно и изумленно спросил:
-- Разве вы последние хотите мне дать, Василий Егорович?
-- Дал бы и последние, -- вам нужнее, чем мне... Но только у меня не последние... У меня пятьсот долларов есть, Ревекка Абрамовна...
-- Пятьсот?! -- воскликнул Абрамсон, полный удивления, что матрос имеет такие деньги.
Была удивлена и Ревекка.
Тогда Чайкин, краснея, поспешил объяснить, что последнее время получал на "Диноре" двадцать пять долларов в месяц и что капитан Блэк дал ему награды четыреста долларов, и рассказал, как он к нему хорошо относился.
И Ревекка тотчас же поверила. Поверил и Абрамсон, несмотря на такую диковинную щедрость капитана и свой скептицизм, выработанный благодаря ремеслу и собственной неразборчивости в добывании средств.
Да и трудно было не поверить, глядя на открытое лицо Чайкина и слушая его голос, полный искренности.
-- И вам, значит, повезло, Василий Егорович... И я рад очень... А что вы даете мне деньги, этого я вовек не забуду... Не забуду! Я мог думать, что вы ругаете Абрамсона... Тогда ведь я с вами худо хотел поступить, а вы за ало отплатили добром... И да поможет вам во всем господь! -- с чувством проговорил старый еврей. -- А капитал ваш я вам возвращу... Вакса пойдет... должна пойти! -- прибавил Абрамсон и сразу повеселел...
-- Кушайте чай, Василий Егорович! Кушайте, папенька, чай!.. -- сказала Ревекка.
-- Попробуйте коньяку... И что за коньяк, Василий Егорович!.. А может, вы хотите компаньоном быть? Если хотите -- половина барышей ваша!
-- Нет, Абрам Исакиевич, пусть барыши будут ваши... И если поправитесь -- отдадите... И не беспокойтесь за деньги... А у меня пятьсот долларов в билете... Надо его разменять... Пойдемте отсюда вместе в банк.
С радости Абрамсон налил в свой стакан порядочную порцию коньяку, после того как Чайкин налил себе несколько капель.
-- Можно и в лавке, если угодно, разменять...
-- Так разменяйте, Абрам Исакиевич.
И Чайкин достал из-за пазухи мешочек и вынул оттуда банковый билет в пятьсот долларов.
Давно уж не видал старый еврей таких больших денег, и когда взял билет в свою костлявую худую руку, то она слегка дрожала, и на лице Абрамсона стояла почтительная улыбка.
-- А вы лучше сидите, папенька. Я разменяю! -- вдруг сказала Ревекка.
-- Пхе! Зачем ты? Тебя еще надуют. Фальшивых дадут...
-- Мне-то?
-- То-то, тебе.
-- Разве я не понимаю, какие фальшивые деньги? -- не без обиды в голосе спросила молодая еврейка.
-- Ну, положим, понимаешь...
-- И даже хорошо понимаю, папенька.
-- Но ты можешь потерять
