по которой ехал дилижанс, видел гремучих змеи, извивавшихся по земле. И ему делалось жутко от этой пустынности и безмолвия, и он радовался, когда кудахтала в кустах степная курочка.
Он расспрашивал обо всем своего соседа, старого кучера, который охотно водил беседы с Чайкиным, видимо возбудившим к себе участие.
Из этих бесед Чайкин узнал многое о далеком Западе, об индейцах, владения которых придется проезжать, о пионерах-колонистах, о переселенцах, о пустынной дороге впереди, о той американской Сахаре, где нет хорошей воды, нет растительности... один песок да песок...
-- И дорога предстоит опасная! -- заключил мистер Брукс.
-- Индейцы нападают?
-- Нападают, когда они на "боевой" тропе. Но теперь они считаются в мире и потому едва ли нападут на дилижанс. Они теперь грабят только одиноких колонистов, являясь к ним в виде попрошаек...
-- Так какая же опасность?
-- От агентов большой дороги.
-- Какие это агенты?
-- Это беглые разбойники. Они разъезжают шайками и нападают на фургоны с переселенцами, на пионеров, на дилижансы, на одиноких пешеходов, на охотников. У этих людей столько преступлений в прошлом, что одно-другое лишнее им не в тяготу, и они отчаянный народ... Любой из них не остановится перед убийством... Еще две неделя тому назад в двух милях от Денвера один такой молодец укокошил троих...
Чайкин невольно вспомнил слова капитана Блэка и порадовался, что у него его карточка.
В долгой дороге люди сходятся скоро, и Чайкин охотно слушал рассказы старика Брукса. Он таки видывал виды на своем веку и много переменил профессий, пока не сделался кучером.
И Чайкин совсем разинул рот от изумления, когда узнал, что Брукс был последовательно журналистом, рудокопом, золотоискателем, метрдотелем, конторщиком в банкирской конторе, проповедником, владельцем фабрики и богатым человеком, имевшим свой дом, лошадей и так же мало думавшим лет десять тому назад сидеть на козлах, как мало думает он теперь сидеть в качалке на веранде своего дома в Нью-Орлеане.
-- Тогда я разорился дочиста! -- спокойно говорил мистер Брукс, похлопывая бичом в воздухе, чтобы заставить мулов бежать пошибче к ближайшей станции, до которой, по его словам, оставалось не более двух миль.
Там Брукс рассчитывал постоять часа три и заночевать до рассвета, так как ночь обещала быть темной, а дорога впереди была с оврагами.
-- Отчего же вы не попробовали начать снова? -- спросил Чайкин.
-- Не для кого было. Жена и дочь умерли вскоре от холеры. И трудно было начинать снова... Да и пришел я к убеждению, что и не к чему... Заплатил я все, что мог, кредиторам и остался с десятью долларами в кармане на улице.
-- И что ж вы тогда сделали?
-- Поехал в Канзас и получил место кучера в "Почтовом обществе". С тех пор прошло десять лет, как я езжу между Канзасом и Денвером. И чувствую себя недурно. Я поздоровел и, не правда ли, гляжу молодцом!
-- Это правда.
-- А ведь мне шестьдесят лет!
-- И вы не жалеете богатства?
-- Нисколько.
-- Я тоже полагаю, что не в богатстве счастие.
-- Мало людей, которые так думают.
-- А из Денвера нас другой кучер повезет? -- спросил Чайкин.
-- Другой. И дилижанс будет
