капитан...
Блэк налил себе еще коньяку с водой. Он начинал слегка хмелеть и, мрачный как туча, примолк.
Так прошло несколько минут.
-- Слушайте, Чайк, о чем я буду просить вас, -- наконец заговорил он. -- Останьтесь здесь еще три дня. Можете?
-- Сколько вам угодно, капитан.
-- Всего три дня... Если я в течение трех дней не получу телеграммы, то попрошу вас передать собственноручно письмо одной особе во Фриско. Письмо и в нем чек на пятьдесят тысяч долларов на предъявителя. И, кроме того, попрошу вас, Чайк, рассказать обо мне то, что вы видели и что слышали теперь... Исполните, Чайк?
-- В точности исполню, капитан.
-- Если особы этой не будет во Фриско, вы узнаете от ее матери, куда дочь уехала, и немедленно поедете туда, где она находится, чтобы лично передать письмо и сказать обо мне. Деньги на расходы по поездке получите, разумеется, от меня. Сделаете это, Чайк?
-- Будьте уверены, капитан.
-- А если эта особа умерла, то письмо сожгите, а из пятидесяти тысяч десять возьмите себе, а сорок отправьте матери -- адрес я вам дам. Хотя мать и не нуждается, имея капитал, тем не менее кому, как не ей, принадлежат эти деньги? Она их хорошо употребит, я знаю.
Чайк поблагодарил Блэка, изумленный его распоряжением оставить себе десять тысяч, но решительно отказался от этого подарка.
-- Я вам возвращу тогда деньги, капитан! -- сказал он.
-- Мне трудно будет возвратить, Чайк.
-- Отчего?
-- Оттого, что если в течение трех суток, считая с этого часа, -- теперь десять часов, Чайк, -- если я не получу телеграммы, то ровно в десять часов в субботу я пущу себе пулю в рот. Поняли, Чайк, почему я вас прошу остаться и быть исполнителем моих последних распоряжений...
Чайкин в страхе смотрел на Блэка.
-- Что вы так смотрите, милый мой Чайк? Вы думаете, что так страшно расстаться с жизнью?.. У меня рука не дрогнет... Не бойтесь. Когда последняя надежда рухнет -- жить будет скучно! -- прибавил с грустной улыбкой Блэк.
Чайкин не сомневался, что капитан приведет свое намерение в исполнение, и, охваченный чувством ужаса и жалости, воскликнул:
-- Нет, нет, капитан, не делайте этого!..
-- Вам жаль будет меня, Чайк?
-- Жаль! -- с необыкновенной искренностью проговорил Чайкин. -- И убивать себя грех. Бог дал жизнь, бог и возьмет ее. Надо терпеть, капитан... И теперь уже вам не так тяжело будет жить, хотя бы вы и не получили телеграммы...
-- Почему вы, Чайк, думаете, что мне будет легче жить?
-- А потому, что бог вам сердце смягчил... заставил мучиться за то, что вы не по правде жили...
-- Да, совсем не по правде, Чайк! -- усмехнулся капитан Блэк.
-- А теперь вы стали другим человеком и будете по совести жить... Нет, не делайте этого греха, капитан... Я... Вы извините, что говорю так с вами... я -- матрос, а вы -- капитан, но я любя говорю! -- застенчиво прибавил Чайкин.
И эти простые немудрые слова, согретые любовью, произвели магическое действие на Блэка. Он смотрел на Чайкина, и мало-помалу лицо его прояснилось, брови раздвинулись и что-то бесконечно нежное засветилось в его глазах.
Казалось, этот страшный капитан готов был расплакаться. И, по-видимому, чувствуя это и
