она, охваченная ужасом.
И, схватывая его руку, ласково и нежно, взволнованным голосом прибавила:
-- Боже! Какой вы сумасшедший!
Она невольно восхищалась этой безумной, чисто славянской выходкой, испытывая в то же время эгоистически-приятное чувство женщины, из-за которой человек готов совершить невозможную глупость. А легкомысленный сумасброд, счастливый, что теперь не может быть сомнения в его любви, задержал на мгновение похолодевшую ручку пассажирки в своей руке и быстро поцеловал ее в темноте.
И опять спросил:
-- Ответьте же, Вера Сергеевна. Нравится вам Бакланов?
-- С чего вы это взяли? Нет.
-- И милорд не нравится?
-- Вот нашли...
-- Значит, никто? -- радостно воскликнул мичман.
-- Никто особенно, но вы -- больше других, недаром мы с вами приятели. И останемся, если вы не станете больше делать глупостей... Я очень тронута вашей привязанностью и ценю ее, но, кроме дружбы, ничем не могу отплатить вам. Простите, милый Владимир Алексеич, и не сердитесь... Постарайтесь забыть меня... И что бы могла я дать вам, -- с оттенком грусти прибавила мраморная вдова. -- Во мне уж нет свежести чувства... Мне тридцать лет, а вы... вы совсем юный.
Сердиться на нее? Да он бесконечно счастлив ее дружбой и больше ему ничего не надо. Разве он не понимает, что она его полюбить не может... Но он надеется, что она по крайней мере не порвет с ним знакомства и позволит ему писать ей и, быть может, напишет ему сама... А чтобы забыть ее...
Он только усмехнулся.
-- Очень рада буду получить от вас весточку и отвечу вам... А пока, чтобы все было по-старому, не правда ли? Вы больше не будете говорить мне о вашей... привязанности... Обещаете?
-- Вам так это... неприятно? -- спросил он.
-- Не все ли вам равно, почему я вас прошу об этом... Так обещаете? -- шепнула мраморная вдова, и -- показалось Цветкову -- в голосе ее опять звучала грустная нотка.
Он обещал, и пассажирка ушла, позволив ему еще раз поцеловать свою руку.
Оставшись один, Цветков полной грудью крикнул:
-- Вперед смотреть!
И этим радостным криком он, казалось, возвещал океану о своем счастье.
Свет погас в капитанской каюте, а пассажирка долго еще не спала. Эта песнь любви все еще звучала в ее ушах, и образ кудрявого мичмана несколько времени стоял перед ее глазами.
-- Какие влюбчивые, однако, эти моряки! -- шепнула она и засмеялась.
IX
Прошла еще неделя. Погода, по-прежнему, стояла великолепная, но пассажирка стала реже показываться наверху, особенно после заката солнца, когда наступили роскошные южные ночи, располагающие к излияниям. Она также, видимо, избегала разговоров наедине. Исключение составлял дедушка Иван Иванович.
Для молодой женщины не было, разумеется, секретом, что почти все офицеры неравнодушны к ней и готовы перессориться из-за малейшего предпочтения, в виде улыбки или ласкового слова, сказанного ею кому-нибудь из ее ревнивых поклонников. Приходилось всегда быть настороже, испытывая первый раз в жизни неудобство положения хорошенькой женщины, и притом одной, среди этих "добрых" влюбчивых моряков, которые уж чересчур удостоивали ее своим любезным вниманием и ни на минуту не оставляли без своего
