чтобы вместо плавания не было каторги, а вы захотели дуэлей?! Уж вы извините меня, голубчик, а я прямо скажу: нехорошо, очень нехорошо-с! Каково убить товарища или самому быть застреленным, причинив тяжкое горе родным, -- подумали вы об этом? Я вот сорок лет во флоте служу, а не слыхал о дуэлях на судах, слава богу. Ишь тоже что выдумал: дуэль! Не ждал я от вас этого, Владимир Алексеич... Нет, батенька, выкиньте скорее этот вздор из головы, послушайте искренне любящего вас старика... И с чего, наконец, вы окрысились на Бакланова? Что такого он вам сделал?
-- Да как же, рассудите сами... Вы, дедушка, можете быть беспристрастны, так как вам Вера Сергевна не нравится... я хочу сказать, не нравится как женщина, и вы... вы... Одним словом, вы не смотрите на нее, как другие, с гадкими мыслями...
-- Ну, положим, не смотрю. Уж куда мне, -- вымолвил смущенно старый штурман.
-- А скотина Бакланов... Обратите внимание, как подло он на нее глядит... Разве можно так оскорблять порядочную женщину и разве не следует проучить подобного нахала?
-- Только-то и всего? И из-за этого вы собираетесь... в морду и сочинить дуэль?! Ну не сумасшедший ли вы человек! -- с улыбкой проговорил дедушка. -- Приревновали, значит?
-- Какое я имею право ревновать? Тут не ревность...
-- Разве для ревнивых писан закон? За что же вы собираетесь извести Бакланова, как не из-за ревности?.. Обезумели вы совсем, Владимир Алексеич, вот что я вам скажу. Видно, втюрились в пассажирку совсем с сапогами? -- ласково прибавил старый штурман.
-- То-то и есть, с сапогами, дедушка, -- с виноватым видом проговорил мичман.
-- Ну и... очень скверно... Впрочем, это ваше дело, но только зачем же истории заводить? Плавали мы себе смирно и дружно два года, никаких, слава богу, историй не было, и вдруг... на тебе! Нет, милый Владимир Алексеич, это не того... не ладно. Вы -- человек добрый и не станете разводить ссор... И с чего вы взяли, что Бакланов уж так подло, как вы говорите, глядит на пассажирку? Просто любуется, как и все другие... Всем лестно полюбоваться... А если даже и смотрит, как лисица на виноград, ну и бог с ним. Пусть. Только глаза просмотрит! -- засмеялся дедушка. -- Не бойтесь, Вера Сергевна умная, она понимает людей, знает, кто чего стоит, и все видит, хоть и не все говорит, потому что нельзя же... дама-с... И выходит, что и ревнуете вы впустую. Так-то. Успокойтесь-ка да отоспитесь хорошенько, а то совсем вы, бедняга, осунулись...
Эти слова добряка Ивана Иваныча несколько успокоили влюбленного мичмана и устыдили его. Он дал слово оставить пока Бакланова в покое и не затевать ссор.
-- Так он, по-вашему, не нравится Вере Сергевне? -- допрашивал мичман.
-- Нисколько, -- утешал старик.
-- Однако... вчера, когда он пел...
-- И пусть себе поет...
Старый штурман допил стакан и вдруг спросил:
-- И, скажите на милость, что за надобность такая влюбляться вам, батенька, а? На какого рожна?
Цветков невольно улыбнулся при этих словах и не знал, что ответить.
-- Вернемся в Россию, тогда валяйте себе на здоровье, а в море -- не резон, только одно расстройство... Что хорошего? Вы вот совсем какой-то шалый стали. К чему эта канитель? Не обалдели же вы до того, чтобы
