-- А потом под суд... Законопатят в арестанты... Ножом пырнуть! Мог и убить!
Капитан помолчал и прибавил:
-- И как это Волк втемяшился в какую-то там бабенку-с!.. Не первогодок, кажется... Не понимаю-с!
-- И я не понимаю... Мог бы понять, что ему сорок шесть, а этой Феньке, говорят, двадцать пять!
-- Конечно, возраст основательный... Но... но Волк молодец и ведь не старик же, однако! -- с внезапным раздражением крикнул капитан.
И старший офицер спохватился, что дал маху.
Капитану было сорок пять, а его жене -- двадцать.
III
Волк лежал на койке рядом с матросом Бычковым, сломавшим себе ногу при падении с марса-реи фрегата "Проворный".
На третью ночь после поступления в госпиталь Волк не спал. Болела голова, и тревожили тяжелые мысли. Не занятый работой, он вспоминал недавнее время, -- и не мог от него оторваться.
И с какою-то мучительной проясненностью проносились перед ним картины счастья. А теперь?
Волк только встряхивал головой, словно отгоняя от себя тоску.
Припоминал, в чем виноват был перед Фенькой, и мучился раскаянием.
"Оттого и бросила!" -- объяснял внезапное решение Феньки этот не понимавший женщин матрос. И с тоской любящего сердца, потерявшего навеки Феньку, прошептал:
-- Крышка!
-- Чего не спишь, Волк? Это насчет чего крышка? -- спросил сосед по койке.
Волк не отвечал.
Но ему вдруг захотелось открыться, выкрикнуть кому-нибудь про боль смятенной души, не дающей покоя.
И, сдерживаясь от волнения, проговорил:
-- А я, братец ты мой, думаю: не может этого быть, чтобы бабья душа была вроде как беспардонная... Сегодня, к примеру, ты хороший, а завтра -- подлый человек, и чтобы духа твоего не было... Такой загвоздки в секунд нет... Видно, другая какая загвоздка...
-- Стоит и обмозговывать! Нашел чем заниматься! -- ответил Бычков, удивленный, что такой степенный и старый матрос думает о таком нестоящем предмете, как бабья душа, да еще ночью, когда спать надо. Но так как и Бычкову не спалось -- нога ныла, -- то он тотчас же прибавил: -- Всякая баба беспардонная и есть. Но только мало полного нашего понятия о бабе. От нее столько загвоздок, что лучше и не думай, по каким причинам, а бей ее! Оно верней.
Бычков, матрос лет за тридцать, уверенно и убежденно проговорил эти слова и притом без всякого озлобления. Напротив! И в его некрасивом, грубом лице, и в тоне его голоса было много добродушия.
-- За что бить? -- спросил Волк.
И в его голову пришла мысль: может, не обескуражила бы его Фенька, если бы он ее бил? Но в ту же минуту мысль эта исчезла. Стал бы