-- Вы разве не на катере съехали на берег?
-- Нет, на вельботе вместе с капитаном...
-- Ну, так слушайте, Федор Васильевич!
И Володя, снова взволнованный при воспоминании об обиде, рассказал, что сделал с ним ревизор.
-- Плюньте, Владимир Николаич.
-- Нет, я так этого не оставлю, Федор Васильевич. Такого нахала надо проучить: он не в первый раз устраивает мне пакости. Я не обращал прежде внимания, а больше не могу.
-- Что же вы хотите делать?
-- Я ему при всех скажу, что так порядочные люди не поступают.
-- Бросьте. Охота вам поднимать историю. Он пожалуется на вас капитану, скажет, что вы дерзки со старшим... Точно вы не знаете Первушина?
Но возбуждавшийся все более и более Володя не слушал Федора Васильевича и, чувствуя неодолимое желание "оборвать" ревизора, вздрагивавшим голосом крикнул ему через стол:
-- Степан Васильевич!
-- Что вам угодно, господин Ашанин?
-- Мне угодно узнать, отчего вы не подождали меня минутку на катере, несмотря на то что вестовой доложил, что я готов! -- вызывающим тоном продолжал Володя, внезапно бледнея.
Наступило общее молчание.
-- Я не обязан всех ждать... Вольно вам было опаздывать!
-- Одну минуту не могли подождать? Значит, не хотели?
-- Хотя бы и не хотел. Это не ваше дело, и я попрошу вас прекратить этот разговор! -- проговорил ревизор, возвышая голос.
-- Вы не имели права не хотеть. Катер для всех офицеров, не для одного вас...
-- Прошу не забываться, господин гардемарин Ашанин. Вы -- дерзкий мальчишка!
-- А вы -- невежа, господин Первушин! -- крикнул Володя. -- И я знаю, почему вы стараетесь при всяком случае сделать мне неприятность: потому что я вас считаю дантистом... Вы бьете матросов, да еще не имеете доблести делать это открыто и бьете исподтишка...
-- Молчать! Как вы смеете так говорить со старшим в чине! -- крикнул, зеленея от злости, Первушин.
-- Молчите сами! Мы здесь на берегу, а не на корвете! -- крикнул в свою очередь и Володя.
Первушин видел со всех сторон несочувственные взгляды, видел, что большинство офицеров на стороне Ашанина, и примолк, усиленно занявшись едой.
-- Ну, так и знайте, он теперь на вас рапорт подаст! -- тихо заметил доктор.
-- Черт с ним, пусть подает!
Старший штурман, Степан Ильич, не терпевший никаких ссор, хотел было примирить поссорившихся и с этой целью уговаривал и ревизора и Володю, но оба они решительно отказались извиниться друг перед другом. Ревизор даже обиделся, что Степан Ильич сделал ему такое унизительное предложение: извиниться перед гардемарином.
-- Отлично вы его осадили, Владимир Николаевич, -- сочувственно говорил Ашанину мичман Лопатин, когда все офицеры в полночь возвращались на катер.
-- Ловко вы задали ему "ассаже"! -- одобрял и гардемарин Кошкин, -- а то эта скотина слишком много воображает о себе!
На следующее утро, когда доктор с Ашаниным собрались ехать на берег, старший офицер подошел к Ашанину и позвал к себе в каюту.
-- Садитесь, -- проговорил он, указывая на табуретку.
И когда оба они уселись, Андрей Николаевич, видимо озабоченный и огорченный, проговорил:
-- Лейтенант Первушин подал на вас рапорт капитану. Что там у вас вышло?
Ашанин рассказал, как было дело и из-за чего все вышло. Старший офицер внимательно выслушал Володю и заметил:
-- Положим, ревизор был неправ, но все-таки вы не должны были так резко говорить с ним, хотя бы и на берегу... Худой мир лучше доброй ссоры, а теперь вот и открытая ссора... и этот рапорт...
