водка, что вы не сдержали своего слова?.. Эй, баталер!
Баталер вышел вперед.
-- Вынеси сюда водку и поставь перед этими пьяницами... Пусть опять напьются, если у них совести нет!
И, обращаясь к старшему офицеру, прибавил:
-- Андрей Николаевич! прикажите сделать загородку и велите посадить туда этих пьяниц!
-- Слушаю-с! -- отвечал старший офицер, не показывая вида, как удивляет его такое странное наказание.
-- Пусть сидят там перед водкой... Пусть налижутся, как свиньи, если водка им дороже чести. По крайней мере, я буду тогда знать, что они не достойны моего доверия!
С этими словами капитан ушел. Команда разошлась, недоумевающая и пораженная.
Через пять минут четыре матроса уже сидели в от гороженном пространстве на палубе, около бака, и перед ними стояла ендова водки и чарка. Матросы любопытно посматривали, что будет дальше. Некоторые выражали завистливые чувства и говорили:
-- Вот-то наказание... Пей до отвалу!
-- Малина, одно слово!
-- Эх вы... бесстыжие люди!.. чего здря языком мелете! -- промолвил Бастрюков, тоже несколько сбитый с толка придуманным наказанием. -- Надобно вовсе совесть потерять, чтобы прикоснуться теперь к водке.
-- Уж оченно лестно, Михаила Иваныч! -- смеялись матросы.
Посмеивались, и не без злорадства, и некоторые офицеры над этой выдумкой "филантропа" и полагали, что он совсем провалится с нею: все четверо матросов перепьются -- вот и все. Слишком уж капитан надеется на свою психологию... Какая там к черту психология с матросами! -- перепьются и будут благодарны капитану за наказание. То-то будет скандал!
Особенно злорадствовал ревизор, лейтенант Степан Васильевич Первушин, любивший-таки, как он выражался, "смазать" матросскую "рожу" и уверявший, что матрос за это нисколько не обижается и, напротив, даже доволен. Злорадствовал и Захар Петрович, пожилой невзрачный артиллерийский офицер, выслужившийся из кантонистов и решительно не понимавший службы без порки и без "чистки зубов"; уж он получил серьезное предостережение от капитана, что его спишут с корвета, если он будет бить матросов, и потому Захар Петрович не особенно был расположен к командиру. Он то и дело выходил на палубу, ожидая, что наказанные перепьются, и весело потирал руки и хихикал, щуря свои большие рачьи глаза.
-- Ну, что, не перепились еще, Захар Петрович? -- встретил его вопросом ревизор, когда артиллерист возвращался в кают-компанию.
-- Нет еще... Пока, можно сказать, ошалели от неожиданного счастия... Как это ошалевание пройдет, небось натрескаются...
В кают-компании составлялись даже пари. Молодежь -- мичмана утверждали, что разве один Ковшиков напьется, но что другие не дотронутся до вина, а ревизор и Захар Петрович утверждали, что все напьются.
Капитан в это время ходил по мостику.
Ашанин, стоявший штурманскую вахту и бывший тут же на мостике, у компаса, заметил, что Василий Федорович несколько взволнован и беспокойно посматривает на наказанных матросов. И Ашанин, сам встревоженный, полный горячего сочувствия к своему капитану, понял, что он должен был испытать в эти минуты: а что, если в самом деле матросы перепьются, и придуманное им наказание окажется смешным?
-- Господин Ашанин! Подите взглянуть, пьет ли кто-нибудь из наказанных, -- сказал капитан.
-- Есть! -- ответил Володя и пошел на бак.
Все четверо матросов были видимо сконфужены неожиданным положением, в котором они очутились. Никто из них не дотрагивался до чарки.
Серьезное лицо капитана озарилось выражением радости и удовлетворения, когда Ашанин