время авралов находиться при капитане, стоит тут же на мостике, страшно бледный, напрасно стараясь скрыть охвативший его страх. Ему стыдно, что он трусит, и ему кажется, что только он один обнаруживает такое позорное малодушие, и он старается принять равнодушный вид ничего не боящегося моряка, старается улыбнуться, но вместо улыбки на его лице появляется страдальческая гримаса.
Гром грохочет, не останавливаясь, и с неба падают огненные шары и перед тем, как упасть в океан, вытягиваются, сияя ослепительным блеском, и исчезают... Ураган, казалось, дошел до полного своего апогея и кладет набок корвет и гнет мачты... Какой-то адский гул кругом.
Сердце Володи невольно замирает в тоске... Ему кажется, что гибель неизбежна. "Господи!.. Неужели умирать так рано?" И в голове его проносятся мысли о том, как хорошо теперь дома, о матери, о сестре, о брате, о дяде-адмирале. Ах, зачем он послушал этого адмирала?.. Зачем он пошел в плавание?..
Между тем многие матросы спускаются вниз и с какой-то суровой торжественностью переодеваются в чистые рубахи, следуя традиционному обычаю моряков надевать перед гибелью чистое белье. В палубе у образа многие лежат распростертые в молитве и затем подымаются и пробираются наверх с каким-то покорным отчаянием на лицах. Среди молодых матросов слышны скорбные вздохи; многие плачут.
-- Не робей, ребята! Ничего опасного нет! -- громовым голосом кричит в рупор капитан.
Но его голос не долетает, заглушаемый ревом урагана. Однако спокойный его вид как будто вселяет надежду в сердцах этих испуганных людей.
Корвет все чаще и чаще начинает валить набок, и это капитану очень не нравится. Он оборачивается и, подозвав к себе старшего офицера, кричит ему на ухо:
-- Топоры чтоб были готовы... Рубить мачты в случае нужды.
-- Есть! -- отвечает старший офицер и, спускаясь с мостика, торопливо пробирается, держась за леер, исполнять приказание.
У фок-- и грот-мачт стали люди с топорами.
Но ураган распорядился сам.
Грот-мачта вдруг закачалась и, едва только успели отбежать люди, повалилась на подветренный борт, обрывая в своем падении ванты и такелаж и валя корвет еще более набок... Волны, громадные волны, были совсем близко и, казалось, готовы были залить корвет.
Все невольно ахнули и в ужасе крестились.
-- Мачту за борт... Скорей рубить ванты! -- крикнул в рупор капитан, и лицо его побелело...
Прошло несколько ужасных мгновений. Корвет почти лежал на боку.
Ашанин невольно зажмурил глаза и бессмысленно шептал:
-- Господи! да за что же... за что?..
Наконец ванты были обрублены, и грот-мачта исчезла в волнах. Корвет поднялся, и лицо капитана оживилось.
В этой борьбе прошел час, другой, третий... Эти часы казались веками. Наконец ураган стал стихать, вернее, корвет все более и более удалялся от него. Страшное облако, в середине которого виднелось синее небо, которое моряки называют "глазом бури", значительно удалилось... Гром уже грохотал в стороне, и молния сверкала не над "Коршуном". Волны были меньше.
Все облегченно вздохнули, взглядывая на мостик, точно этим взглядом благодарили капитана.
К вечеру корвет был уже вне сферы урагана, искалеченный им таки порядочно. Он потерял грот-мачту и несколько шлюпок, смытых волнением. В нескольких местах были проломаны борты. Тотчас же было приступлено к починке повреждений, и готовилась так называемая "фальшивая" мачта.
Ввиду незнания точного места корвета на ночь корвет привели в бейдевинд под зарифленными марселями, и он шел самым тихим ходом.
-- Ну, Ашанин, сегодня
