боящаяся, что половые и два-три господина, бывшие в зале, примут ее за непорядочную женщину, -- Марья Ивановна ела необыкновенно вкусно, не спеша, видимо наслаждаясь едой, но стараясь, впрочем, не обнаружить своей, редкой вообще у женщин, страстишки к чревоугодию, которую она, благодаря скупости и правилам режима, всегда обуздывала, не давая ей воли.
"Но изредка можно себе позволить!"
И в спокойных глазах Марьи Ивановны загорался даже плотоядный огонек, когда она облюбовывала что-нибудь, особенно ей нравящееся, и с умышленной медлительностью, чтобы не выказать неприличной жадности, накладывала на тарелочку.
А Невзгодин не особенно заботился о корректности и, страшно проголодавшийся, набросился на закуски и, несмотря на строго-укоряющие взгляды жены, выпил очень быстро несколько рюмок водки. Он любил иногда выпить и, как он выражался, "посмотреть, что из этого выйдет".
После нескольких рюмок он нисколько не захмелел, а почувствовал себя бодрее и словно бы восприимчивее, испытывая то несколько возбужденное и приятное состояние, когда человека вдруг охватывает прилив откровенности и ему хочется сказать что-то особенное, хорошее и значительное, но для этого необходимо только выпить еще одну-другую рюмку, и тогда будет все отлично.
И Невзгодин потянулся к одной из многих бутылок водки, стоявших на столе.
Быстрым, уверенным движением Марья Ивановна схватила своей розоватой мягкой рукой с коротко остриженными ногтями маленькую, почти женскую руку Невзгодина, державшую горлышко пузатого графинчика, и решительно проговорила:
-- Довольно, Невзгодин!
-- Я хотел только еще одну рюмочку, Марья Ивановна! -- виновато промолвил Невзгодин.
-- Что за распущенность! Вы и так много пили.
-- Всего четыре рюмки.
-- Неправда, шесть.
-- Вы считали? -- весело и добродушно спросил Невзгодин.
-- Считала...
Марья Ивановна не отнимала руки. Невзгодин чувствовал ее силу и теплоту.
-- И больше не позволите?
-- Не позволю. Ведь вам так вредно пить... И без того вы ведете совсем ненормальную жизнь, и если будете еще пить...
-- Я не пью... Изредка только. А если вообще делать только то, что не вредно, то можно умереть с тоски... Не правда ли, Марья Ивановна?
-- Неправда. И я вас прошу, не пейте больше! -- настойчиво повторила молодая докторша.
-- Это ваш каприз?
-- Я не капризна.
-- Боязнь, что я буду пьян?.. Можете быть уверены, что я при дамах не напиваюсь.
-- Не то.
-- Так что же?
-- Просто... просто искреннее желание остановить ближнего от безумия.
Она проговорила эти слова мягко, почти нежно, и, слегка краснея, торопливо отдернула руку.
-- Спасибо за ваше участие. Искренне тронут и больше не буду. Поцеловать бы в знак благодарности вашу руку, но здесь нельзя.
И Невзгодин приказал половому убрать все бутылки с водкой.
-- Довольны моим послушанием, Марья Ивановна?
-- Если б я была уверена, что вы можете быть всегда таким, как сегодня, то...
Она усмехнулась, не докончив фразы.
-- То что же?
-- Я, пожалуй, пожалела бы, что мы разошлись.
-- А так как вы не уверены, то и не жалеете! -- весело воскликнул Невзгодин.
За обедом Марья Ивановна отдавала честь подаваемым блюдам и запивала еду, по парижской привычке, красным вином. Она снова прочла маленькую нотацию Невзгодину, предупреждая его, как врач, что он быстро сгорит, как свечка, если радикально не изменит
