не знаю.
-- И никого не подозреваете?
-- Никого.
-- Но если бы она была написана поумнее и потоньше?
-- Но что же в моей речи можно найти?.. Вы читали ее, Аристарх Яковлевич? -- спрашивал, видимо тревожась, молодой профессор.
-- Читал и поздравляю вас... Речь талантливая и, главное, знаете, что мне в ней понравилось? -- с самым серьезным видом проговорил Найденов.
-- Что?
-- Оригинальная постановка вопроса об истинном героизме... Хоть ваш взгляд на героизм и разнится от прежних ваших взглядов, но нельзя не согласиться, что новая точка зрения весьма остроумна, отожествляя мирное отправление профессорских обязанностей, при каких бы то ни было веяниях, с гражданским мужеством. Получай жалованье, сиди смирно -- и герой. И богу свечка и черту кочерга. Ну, а мы, ретрограды, которые делаем то же самое, но откровенно говорим, что делаем это из-за сохранения собственной шкуры, -- конечно, подлецы. Это преостроумно, Николай Сергеич, и очень ловко. Можно, оставаясь такими же чиновниками, исполняющими веления начальства, как и мы грешные, быть в то же время страдальцами за правду в глазах публики... Таким титлом героя, не покидавшего свое место в течение тридцати лет, вы и наградили почтенного Андрея Михайловича, незримо возложили венок на себя и попутно наградили геройским званием всех слушателей, которые тоже ведь геройствуют, мужественно не расставаясь с своим жалованьем. Вполне понимаю, что вы удостоились оваций. Ваша речь их вполне стоила.
Заречный едва усидел в кресле, слушая эти саркастические похвалы.
Возмущенный тем, что Найденов придал такое значение его речи, он порывался было остановить его -- и не останавливал. Бесполезно! Ведь и Рита поняла его точно так же. И Сбруев тогда, в пьяном виде, недаром называл и себя и его свиньями. И наконец, разве, в самом деле, защищая во что бы то ни стало компромисс, не говорил ли он в своей застольной речи отчасти и то, что в преднамеренно окарикатуренном виде передавал теперь озлобленный старик?
И Заречный до конца выслушал и потом ответил:
-- Мне остается благодарить за ваши своеобразные комплименты, Аристарх Яковлевич, хотя и не вполне мною заслуженные.
-- Не скромничайте, Николай Сергеевич.
-- Вы слишком субъективно поняли мою речь, но тем еще удивительнее, что она могла подать повод к нареканиям.
-- Другие, значит, поняли ее объективнее. Но, во всяком случае, если бы вы в ней ограничились только изложением своей остроумной теории в применении к деятельности юбиляра, то никто бы и не мог придраться. Но ваши намеки о каких-то маловерах и отступниках? Ваши экскурсии в область либеральных фраз? Это вы ни во что не ставите, дорогой мой коллега? -- насмешливо спрашивал Найденов, видимо тешась над своим гостем. -- Положим, вам для репутации излюбленного человека это нужно, но надо знать меру и помнить время и пространство... Ведь есть люди, которые могли принять на свой счет кличку отступника и, пожалуй, имели глупость обидеться.
"Уж не ты ли обиделся?" -- подумал Заречный и поспешил проговорить:
-- Я вообще говорил.
-- Ну, разумеется, вообще. Не могли же вы так-таки прямо назвать отступником хотя бы вашего покорнейшего слугу, если бы и считали его таковым, что, впрочем, меня нисколько бы и не обидело! -- высокомерно вставил старик.
Не на шутку встревоженный Заречный опять промолчал.
-- И кроме того, ведь с известной точки зрения могли найти неприличным, что правительственный чиновник, как студент первого