ли не убийственнее его ругательств.
Нельзя даже было усыпить голоса совести утешением победы или по крайней мере надеждами на скорое осуществление его мечты, и статья являлась теперь перед ним в виде бесцельной гнусности, которая может обнаружиться. А он боялся именно этого. Недаром же он так дорожил мнением коллег и был так услужлив. Не напрасно же он считался приверженцем меньшинства и искренне разделял взгляды более стыдливых профессоров. Не втуне же он старался расположить к себе студентов?
И вдруг все эти люди узнают, что он оклеветал профессоров и написал на них донос...
Особенно его смущал Заречный. Как ни велика была к нему зависть Перелесова, но он не мог забыть услуг, оказанных ему Заречным, не мог не вспомнить, как доверчиво и тепло относился профессор к своему бывшему ученику...
Страх и злоба обуяли неофита предательства. Страх быть уличенным и злоба на себя. Он, считающий себя непризнанным гением, умница, преисполненный гордыни, бросился, ослепленный страстью, на грубую приманку, брошенную этим "старым дьяволом"!
Он был в болезненно-нервном настроении подавленности и страха. Ему казалось, что все уже узнали, что статью писал он. И, почти галлюцинируя, он искал подозрительных взглядов в глазах проходивших и особенно студентов.
Как нарочно, на Арбате он встретил Сбруева.
Он поклонился ему с обычной любезностью и с тайной тревогой взглянул на профессора.
Тот остановился, по обыкновению крепко пожал ему руку и несколько осипшим после юбилея голосом кинул:
-- Читали?
Перелесов сразу догадался, о чем речь, но спросил:
-- Что?
-- Да пасквиль в "Старейших известиях"?
И автор его, с видом совершеннейшей искренности и даже с гримасой отвращения на лице, ответил:
-- Читал. Невозможная мерзость!
-- Надо разузнать, кто автор. Верно, из бывших на обеде...
-- Наверное... Но как разузнать?
-- Звенигородцев узнает... Он дока по части разведывания.
Они разошлись, и Перелесов даже усмехнулся, обрадованный, что так хорошо умеет владеть собой.
Но слова Сбруева направили все его помыслы на скрытие следов своего авторства, и он, вместо того чтобы продолжать путь домой, нанял извозчика и поехал на другой конец города, в типографию газеты. Почти крадучись, вошел он в подъезд и добыл свою рукопись от фактора типографии, который вчера ночью видел его в редакции. Письма Найденова к редактору не существовало. Он сам вчера видел, как редактор разорвал письмо и бросил его в корзинку.
И молодой доцент ехал теперь домой, обрадованный, что рукопись у него в кармане.
Войдя в свою маленькую неуютную комнату, которую нанимал от жильцов, он бросил рукопись в печку и, когда листки обратились в пепел, несколько успокоился.
0x01 graphic
Никто не узнает о том, что он сделал, и нет уличающих документов. Найденову нет никакого расчета выдавать автора, а редактор не откроет тайны, о сохранении которой просил Найденов. И наконец, если б Найденов и выдал, он станет отрицать. Где доказательства?
Все, казалось, теперь устроено.
И молодой человек, под влиянием сильного нервного возбуждения, несколько раз перекрестился с видом человека, избавившегося от опасности, и дал себе слово больше не делать подобных подлостей, хотя вслед за этим и усомнился в исполнении обещания, особенно если бы представился хороший случай наверняка получить профессуру.
XVIII
Когда на другой день, часов около семи,
