Не чужой ты ему. Сходи, Сергей Васильич.
-- Сходить-то отчего не сходить, только вряд ли...
-- Требуй, объясни, что мы -- бедные люди. Не бесчувственный же он в самом деле!.. Антонина, твоя выжига сестрица, уж, верно, у него просила взаймы без отдачи. Ты-то чего зевать будешь?..
-- Не лучше ли попросить брата Николая поговорить с Сашей, а? За глаза как-то деликатней и можно круглее сумму спросить. Что ты на это скажешь, Феоза?
-- Что ж, настрой полковника...
-- А сколько, ты думаешь, спросить?.. Тысчонки две, три?
Феоза Андреевна презрительно поджала губы и с укором покачала головой.
-- Ну пять, что ли?
-- Как вы глупы, Сергей Васильич, и как мало думаете о будущем, -- вспылила Феоза Андреевна. -- По крайней мере десять! Надо быть подлецом, чтобы не дать нам десяти тысяч при его миллионах! -- мрачно прибавила тетя-уксус.
Супруги стали мечтать об этих десяти тысячах. Если они их получат, то можно отдать их под вторую закладную дома и иметь двенадцать процентов. Это тысяча двести рублей лишнего дохода к двум тысячам жалованья.
-- Тогда можно и дачку получше нанять, и обстановку подновить, а то просто срам, какая у нас обивка в гостиной.
-- Д-д-да, хорошо бы, -- согласился дядя Сергей и прибавил: -- Бывает же людям счастие!..
-- Да еще каким... Твой-то племянник, если говорить правду, дрянь-то порядочная. Недаром в Архангельскую губернию туряли... Даром не турнут...
-- А ты как думаешь, Феоза, он даст?
-- Не смеет не дать! -- с каким-то закипающим озлоблением прошипела тетя-уксус. -- Женится на уроде с миллионами да не дать честным, порядочным близким людям десяти тысяч?!. Можно, наконец, и припугнуть голубчика, если он окажется подлецом.
Дядя Сергей удивительно посмотрел на жену.
-- Не понимаешь?.. Все вам объясни и в рот положи?.. А вот как припугнуть: дать понять, что можно и свадьбу расстроить...
-- Это как же?
-- А так же... Написать анонимное письмо Раисе этой, что жених-то ее обманывает, на деньгах женится... Разве это не правда?..
-- Положим, и правда, только ты, Феоза, того... далеко хватила... И не поверит она анонимным письмам: говорят, влюблена, как кошка... А если Саша догадается, кто сочинял, тогда и копейки от него не получишь... Нет, уж ты чересчур проницательна, Феоза... Завралась, матушка!
Подобный же разговор шел и у Бобочки с Катенькой. Начал его чистенький, румяный и миловидный Бобочка, находившийся в весьма меланхолическом расположения духа за десять дней перед двадцатым числом.
-- Верно, Саша и тебя не забудет, Катенька? Уж если он Володе дал пятьсот рублей на рестораны, так тебе не грех помочь... Как ты думаешь? Оно было бы недурно иметь кое-что про черный день... Очень бы недурно.
-- Предложит, не откажусь, но сама просить ни за что не стану, -- решительно заявила Катенька и вся даже покраснела.
-- Боже сохрани, просить, унижаться, -- поспешил, по обыкновению, вильнуть Бобочка. -- Можно бы, знаешь ли, Катенька, как-нибудь в разговоре, при случае, намекнуть о нашем положении. Что стоит помочь сестре при его богатстве...
-- Но ведь богатство
