земские заявления.
-- Положим...
-- А если бы, Евгений Петрович, все земства подали подобные же записки, что бы вы здесь тогда сказали?
-- Ты ставишь вопрос ребром. Я, право, затрудняюсь отвечать.
-- Однако. Ты вот тут близок к разным источникам. Как ты думаешь?
-- Я думаю, что их положили бы под сукно.
-- И конец?
-- Назначили бы, пожалуй, комиссию.
Вязников медленно покачал головой и проговорил:
-- Дослужитесь вы, господа, до чего-нибудь с такими взглядами!
Господин Каратаев только пожал плечами и ничего не ответил. Да, признаться, его давно не занимали никакие вопросы, кроме вопросов о личном положении. Он прежде всего был чиновник и добрый малый. Он дорожил местом, так как получал хорошее жалованье, но особенного рвения не обнаруживал, умел недурно писать доклады и составлять записки по каким угодно вопросам на основании канцелярской рутины, в государственные люди не метил и дальше сенаторского места мечты его не заходили, был вивером-холостяком и чувствовал себя совсем хорошо, когда после недурного обеда приезжал вечером в сельскохозяйственный клуб и садился в винт по две копейки. Он давным-давно осел, вылился, так сказать, в форму равнодушного петербургского чиновника и не без некоторого изумления посматривал на бывшего товарища, вздумавшего на старости лет писать записки, горячиться о каких-то правах и компрометировать себя, пускаясь в авантюры. Вот и теперь, вместо того чтобы интересоваться личным своим положением, он затевает еще пикантные разговоры, тогда как его превосходительству надо поспеть к шести часам на один приятельский обед с дамами.
-- Оставим пока теоретические вопросы в стороне, Иван Андреевич! -- проговорил Каратаев, взглядывая на часы. -- Не беспокойся! У нас еще есть время! -- добавил он, заметив движение Вязникова. -- Ты извини... я сегодня на званом обеде!.. Я, видишь ли, насчет твоего дела так и не объяснил тебе. Когда я прочитал твою записку и узнал о впечатлении, произведенном ею, то, разумеется, с своей стороны употребил все зависящие средства, чтобы смягчить впечатление, но ты знаешь, я сам -- мелкая сошка, и влияние мое невелико... Все, что я мог сделать...
-- Но кто просил хлопотать за меня? Кажется, я не уполномочивал тебя! -- неожиданно проговорил Вязников, волнуясь. -- Пусть делают что хотят!
Каратаев растерялся. Такого ответа он никак не ожидал. Он с изумлением поднял глаза на взволнованное лицо Ивана Андреевича и смущенно проговорил:
-- Ты не сердись, пожалуйста, что я без полномочия... Ведь все-таки... Ну, да и не мог же я забыть, Иван Андреевич, старой твоей услуги... Помнишь, как ты меня спас в то время?.. И наконец я думал... я считал долгом чем-нибудь быть полезным старому товарищу... Взгляды наши могут быть разные, но все-таки... Или моя услуга так неприятна тебе? -- прибавил господин Каратаев, и голос его как будто задрожал от волнения...
-- Извини меня, Каратаев, и спасибо за твои старания! -- ответил Иван Андреевич, протягивая руку. -- Ты меня не так понял. Не твои услуги мне неприятны, а вообще я не люблю, когда за меня просят, а тем более, когда я не чувствую за собой никакой вины.
-- Чудак ты! -- мог только проговорить его превосходительство.
-- Что же вы придумали, однако?
-- Посоветовать тебе ехать в деревню и заниматься хозяйством, а не политикою!
