а болтает больше! И думает о себе... думает! Барышня горой за него. Да и ты им прежде увлекался, а? Брат у него -- другой человек!
-- Человека-то не раскусишь!
-- Ну, да и, признаться, мужчина-то он! Как раз по юбочной части! Красив, умен, говорит хорошо, огонек есть, глаза такие, ну и все прочее... Лестно! А самолюбив!..
-- Ты, Жучок, это насчет чего? Разве он того, шибко ухаживает за барышней? Близок к ней? -- проговорил Григорий Николаевич, с трудом выговаривая слова и не глядя на Жучка.
-- А ты думал, зевать станет!
-- То есть как?
-- Очень просто. Твоя барышня, кажется, втюрилась в него! Ты раньше-то не догадывался?
-- Втюрилась! Видишь ли, к тетке тоже писали, и будто он с ней подло поступает... Правда это? Не знаешь? Нет ли какой пакости?
-- Не знаю. Да ты чего глядишь так? Ну, и бог с ними!.. Оставь их в покое!..
-- Оставить! -- воскликнул, сверкая глазами, Лаврентьев. -- Негодяй соблазнит, а после бросит человека, как дерьмо?.. Шалишь!
-- Уж и соблазнит! Почем ты знаешь?..
-- А если... Мало ли между брехунами прохвостов!.. Они самые подлые!.. Сперва благородные слова... развивать, мол, а после...
-- А после, -- подхватил доктор, и лицо его насмешливо улыбалось, -- книжки под стол и в третью позицию: "Так, мол, и так...", "шепот, робкое дыханье" и прочее. Ну, а девица, на то она и девица, чтобы млеть и слушать кавалера. И пойдет развитие, но уже по части амуров и для приращения человечества, но, разумеется, без стеснения узами Гименея. А там сорвал цветы удовольствия... "Очень прискорбно... Ты мне не пара!.." и лети к другому цветку, начинай снова: книжки под мышку... заговаривай зубы... Все это так. Есть такие бездельники шатающиеся... есть, но нынче они реже. И девица стала умней...
-- Такую тварь и убить не жаль!
-- Эка какой ты кровожадный! Уж не приехал ли ты, Лавруша, Вязникова убивать? -- улыбнулся Жучок. -- И с чего это сыр-бор загорелся? Ты, брат, кажется, напрасно его в негодяи уж произвел. Малый он, по-моему, легковесный, неработящий, но все ж не паскудник. Почем ты знаешь, может и он барышню облюбовал... А ты уж сейчас в защиту невинности... Да, может, невинность-то тебя за это не похвалит!..
-- Это мы все узнаем! -- прошептал Григорий Николаевич, подливая себе рому. Он чувствовал, как злоба душила его при имени Вязникова.
Доктор пристально взглядывал на приятеля и, помолчав, заметил:
-- Посмотрю я, Лавруша, так ты, дружище, того...
Григорий Николаевич вспыхнул и угрюмо процедил:
-- Что "того"?
-- Дурость-то, как видно, не извлек, а? -- тихо, с нежностью в голосе, проговорил Жучок.
Лаврентьев молчал.
-- Кисну еще! -- тихо проговорил он наконец, опуская голову.
-- И работа не помогает?
-- Нет.
-- Гм!.. Переселяйся в город.
-- Куда уж. Что в городе-то? У вас хуже еще! У нас хоть народ-то по совести живет, а у вас?! А эта кислота пройдет... наверное пройдет. Одному иной раз тоска... такая тоска! Если б ты только знал, брат! К тому же и пакость пошла... Кругом разорение да грабеж... Один Кузька крови-то сколько перепортил! А все в город не пойду! Привык к вольному воздуху. Привык!.. Разве вот погонят. И ты ведь один! -- прибавил Лаврентьев.
-- А эти твари! -- улыбнулся доктор, указывая головой на соседнюю комнату.
