маленькая собачонка с обмотанной головой и, уткнувши морду в лапки, глядела умными, несколько томными глазами на доктора. Несколько шкафов с книгами, письменный небольшой стол да несколько стульев составляли остальное убранство комнаты. В ней стоял тяжелый, особенный запах. Пахло спиртом, животными и табаком.
Доктор отбросил на стол дощечку с лягушкой, хлебнул глоток чаю и посмотрел было на банку с живыми лягушками, как раздался сильный звонок, и через минуту на пороге появилась плотная фигура с косматой головой. Доктор взглянул и бросился навстречу Лаврентьеву.
-- Когда приехал? Какими судьбами занесло тебя в подлый Питер? Ого! Поседел-таки порядочно! -- весело говорил Непорожнев после того, как облобызался с приятелем и усадил его на диван. -- Надеюсь, у меня остановишься? Место-то есть. Не здесь, не думай! У меня рядом еще комната!
-- Нет, брат, я у Знаменья пристал!
-- И тебе не стыдно, Лаврентьев! Завтра ко мне тащи чемодан.
-- Да я, видишь ли, не знал, один ли ты.
-- Думал, с дамой какой, что ли? Нет, брат, я без дамы, больше вот с этой тварью! -- улыбнулся он, указывая на банки.
-- Все потрошишь?
-- Потрошу.
-- Любезное, брат, дело. А вонь, одначе, у тебя, Жучок! -- проговорил Григорий Николаевич, поводя носом. -- С воздуха сильно отшибает.
-- Попахивает! -- рассмеялся Жучок. -- А мы пойдем-ка в другую комнату.
-- И в Питере у вас везде вонь!
-- Нельзя, брат... Столица! Тебе после твоей Лаврентьевки, чай, с непривычки.
-- Пакостно! А пес-то что это у тебя обвязан? Нешто пытал его? -- спрашивал Лаврентьев, подходя к столу.
-- Пытал!
-- И зайчину тоже? Эко у тебя, Жучок, всякой пакости!
Они перешли в соседнюю комнату и уселись за самоваром.
-- Ну, как живешь, дружище? -- участливо спрашивал доктор, наливая чай. -- Что, как дела?
-- Мерзость одна...
-- А что? Кузька вас донимает?
-- Всякой, Жучок, пакости довольно! Иной раз тоска берет!
-- Гм! А ты, Лаврентьев, на вид-то неказист! -- проговорил доктор, разглядывая пристально Лаврентьева. -- Лицо у тебя неважное. Осунулся, глаза ввалились. Здоров? А то не спал, что ли, дорогой?
-- Самую малость.
-- Отоспишься! Ты ром-то пьешь?
-- Люблю временем! -- промолвил Григорий Николаевич и, отпив полстакана, долил его ромом. -- Иной раз выпиваю, Жучок! -- как-то угрюмо прибавил Лаврентьев.
-- Что так?
-- Да так. Тоска подчас забирает!
-- Хандрить-то, значит, не перестал, -- тихо промолвил доктор, посматривая на приятеля. -- Надолго приехал?
-- А не знаю, денька три-четыре...
-- Проветриться?
-- Дело одно!
Лаврентьев все не решался заговорить о Леночке. Приятели несколько времени дружески разговаривали о разных предметах; больше говорил Жучок, Лаврентьев слушал и все подливал себе рому. Наконец он спросил как будто равнодушным тоном:
-- Давно Елену Ивановну видел?
-- Недели две.
-- Здорова?
-- Ничего себе. Похудела только немного. Заходила ко мне, урок просила достать. Я достал ей. Барышня твоя работящая, хорошая.
-- Хорошая! -- воскликнул Лаврентьев. -- Это, брат, такой человек... мало таких, брат!
-- Людей вот только не раскусывает. В Вязникова этого очень уж верит! А по-моему, человек он неважный. Не глупый,
