на узкие санки, обхватил ее за талию и придвинул к себе. Лихач дернул вожжи, и сани быстро понеслись по улицам. Когда выехали за город, лихач припустил лошадь, и она понеслась по гладкой снежной дороге по островам.
-- Ведь хорошо, Леночка?
-- Славно!
-- Тебе не холодно?
-- О нет, нисколько.
-- Ах ты моя славная! -- проговорил Николай, сжимая в своих руках ее горячие, влажные руки. -- Какая ты хорошенькая, Леночка!.. Не отворачивайся. Смотри на меня! -- шептал Николай, наклоняясь к ней и заглядывая в ее раскрасневшееся на морозе лицо. -- Если бы ты видела теперь себя! -- повторял он, любуясь Леночкой. -- Ну, поцелуй же меня.
Он прильнул к ее влажным устам. Ему хотелось целовать ее без конца.
Сани мчались стрелой. Лихач, предчувствуя хорошую прибавку, не жалел лошади. Леночка склонила голову на плечо Николая и, замирая от счастия, с полузакрытыми глазами, слушала нежные, страстные речи Николая. Он говорил ей о любви, он шептал ей о счастье и все крепче и крепче сжимал ее своей рукой.
-- Ты озябла!.. Напьемся чаю... Заедем куда-нибудь. Хочешь?
-- Куда хочешь! -- прошептала Леночка.
Через несколько минут сани остановились у ресторана. Веселые и иззябшие прошли наши молодые люди в отдельную комнату и приказали подать чай. Николай снял с Леночки шубку и теплую шапочку и согревал ее алые щеки горячими поцелуями.
Когда они вернулись в город и Николай довел Леночку до дверей квартиры, Леночка проговорила:
-- До завтра?
-- До завтра!
-- О милый мой! -- еще раз шепнула она, обнимая его...
Под радостными впечатлениями этого дня, она засыпала счастливая, улыбающаяся, с именем своего любимого на устах.
"Хорошо жить на свете, ах, как хорошо!"
VII
Не без некоторого волнения Николай на следующий день входил в небольшой кабинет Платонова, уставленный шкафами и полками с книгами; кабинет был очень скромный; мебель была старенькая и потертая. Сам хозяин, в стареньком сером пиджаке, сидел за большим письменным столом, заваленным корректурами, рукописями и книгами. Его большая голова с темными седеющими волосами склонилась над работой. Он внимательно читал рукопись, помахивая в руке большим карандашом.
-- Добро пожаловать! -- приветливо произнес Платонов, подымая свои большие, темные, глубоко сидящие глаза, блестевшие резким блеском из-под очков. -- Садитесь-ка, Николай Иванович, побеседуем!
Он протянул Николаю руку, отодвинул от себя рукопись и стал отыскивать на столе рукопись Николая.
"Неужели не принята?" -- мелькнула мысль в голове автора.
-- А, вот она! -- проговорил Платонов, доставая толстую тетрадь и кладя ее перед собой. -- Я внимательно прочел, Николай Иванович, вашу статью...
Он остановился, взглянул на взволнованное лицо Николая и, улыбаясь, сказал:
-- Очень уж торопливо написана статья, Николай Иванович. Очень торопливо! -- прибавил он, покачивая головой как бы с укоризной.
-- А что? Разве статья... нехороша... не годится? Она не может быть напечатана? -- произнес Николай упавшим голосом.
-- Отчего ж! Напечатать ее можно, и мы, пожалуй, ее напечатаем, если вы позволите посократить ее немножко, да дело не в том. Вы могли бы гораздо лучше написать: ваша первая статья была очень недурна; но только вам необходимо серьезно поработать,
