Да нешто он согласится, чтобы вы даром?.. Ни в жизнь! У него тогда и веры не будет к вам... Боже вас сохрани! Мужик смекнет, что вы так, по-господски... позабавиться... Что вы! За свой труд да не взять?!
-- Ну, положим, пустяки какие-нибудь...
-- И это не дело, -- берите по чести! Вы с ними торгуйтесь, нечего белендрясы-то с ними строить... Мужик над вами будет смеяться, коли вы с ним, как с младенцем, станете бахвалиться! Васильевцы -- плут-мужики и ничего себе -- брюхо отрастили, даром что прикинутся казанскими сиротами... Я здесь мужика знаю... Ну, да об этом нечего толочь воду-то! Коли возьметесь за дело, мы ужо обладим...
Они шли, продолжая беседу. Лаврентьев время от времени поглядывал все по сторонам улицы.
-- Что это вы ищете, Григорий Николаевич?
-- Вот ее самую -- цирульню!
Лаврентьев ткнул пальцем на противоположную сторону улицы и прибавил:
-- Пойти окорнаться, а то, сказывают люди, и взаправду детей пугаю! -- усмехнулся Григорий Николаевич.
"Это он все для Леночки!" -- подумал Николай.
-- Опосля еще к одному человечку заверну, да и гайда домой! -- продолжал Лаврентьев, останавливаясь. -- Что здесь хорошего? Одна пакость в городе! А вы когда домой?
-- Мы завтра.
-- Так прощайте, Николай Иванович! И то замотал я вас! Спасибо за помощь! Ужо мы с Еленой Ивановной приедем свои фортепианы брать... По крайности музыка у нас будет, а то что гитара?.. Ей наскучит моя гитара... Елена Ивановна музыку любит... Душа у нее... такая... чуткая... Словно струна звучит!
Когда Лаврентьев упоминал имя невесты, некрасивое, поросшее волосами лицо его умилялось, глаза светились бесконечною любовью, и в грубом голосе звучала такая нежная нотка, что Николай невольно подумал, глядя на этого "медведя": "Любит же он Леночку и как сильно любит!"
"А Леночка?" -- подкрадывался вопрос.
-- Не забудьте же через два дня ко мне, к вечеру, что ли... Лес тягать будем от Смирнихи! -- прибавил Лаврентьев, сжимая, по своему обыкновению, руку Николая так крепко, что Николай чуть не присел.
-- Ай больно? -- простодушно спросил Лаврентьев, гладя своей рукой руку Николая, точно нянька ребенка. -- Да, батюшке-то вашему, Ивану Андреевичу, нижайший мой поклон! Очень помог он! Кабы не он, може, генерал и слухать бы не стал Гришку Лаврентьева. Брешет, мол, все Гришка!.. Он и так глаза все пучил на меня! Теперь по крайности кум усмирять не будет... и то ладно! А до Кузьки доберусь!.. Ты не сумневайся, Иваныч!.. Для этого я и к человечку иду. У Кузьки-то все рыло в грязи, как у борова, да и кровь-то на рыле еще не засохла... Мы ее отмоем... дал бы бог до концов до его добраться!..
Он снова пожал руку и пошел в другую сторону.
Николай, улыбаясь, проследил глазами неуклюжую, мешковатую фигуру Лаврентьева и пошел вперед, охваченный мыслями о сделанном предложении. Он шел, опустив слегка голову, и в воображении произнес уже несколько превосходных речей, совершенно уничтожил своего противника, так что Присухин то бледнел, то краснел, и сила этих речей, разумеется, произвела такое впечатление, что суд, несмотря на отсутствие документов, решил дело в пользу его доверителей, -- как вдруг чей-то голос сзади назвал его по имени.
Николай повернул голову и увидел перед собой ту самую "легальную грабительницу", которую он только что так назвал в своей
